С минуту Симона стояла неподвижно. Затем отпустила волосы, и те рассыпались по плечам великолепным каскадом. Она повернулась к нему, застегивая блузку.
— Большое спасибо, Блю. Теперь мне действительно легче. Оказывается, у вас есть кое-что общее с Ноланом — он тоже потрясающе делает массаж.
— Я рад, что смог вам помочь, — произнес он, чувствуя себя змеем-искусителем перед Евой.
Она направилась к двери, но на пороге остановилась.
— Увидимся в библиотеке, Блю. Нам еще предстоит поход по магазинам. Вы выглядите потрясающе в этом полотенце, но, боюсь, на сегодняшний вечер у меня другие планы. — Она вышла, закрыв за собой дверь.
Блю стоял, пригвожденный к месту, надеясь, что «набедренная повязка» оказалась все-таки достаточно толстой, чтобы не выдать его неожиданной реакции — неожиданной в первую очередь для него самого. Казалось бы, от ледяной глыбы и то скорее можно было бы возбудиться, чем от такой женщины, как Симона Дукет. Да, она сама покорно подставила плечи под его руки, но Блю не питал иллюзий на этот счет. Она сделала это лишь потому, что составила неверное заключение о его сексуальной ориентации.
— Черт бы тебя побрал, Нолан Смит! — проворчал Блю.
Симона прислонилась к дверному косяку. Голова у нее кружилась. Да что с ней такое?! Она застонала! Она никогда не стонала, даже… Она попыталась убедить себя, что это произошло лишь от физического удовольствия, не имеющего в себе ничего сексуального. К тому же этот Блю — скорее всего голубой…
Симона закрыла глаза, тщетно пытаясь успокоиться. С тех пор как Томас Блюделл вошел на борт ее самолета, у нее, казалось, началась непрерывная череда проблем, и чем дальше, тем больше. Она не могла понять, с чего это вдруг Нолан решил, что Блюделл будет ему достойной заменой. Менее подходящего человека на эту роль трудно было себе представить. Джозефина требовала самой строгой формальности, и Нолан знал это. Блю с его развязностью не продержался бы в обществе Джозефины и дня. По ее мнению, все сотрудники «Анджаны» должны быть безупречно отутюжены, накрахмалены и подчеркнуто строги. Ничего общего с той дружеской обстановкой, что царила на «Бьютифул вуд», которую Симона возглавляла шесть лет, до того как стала президентом «Анджаны». Там она не только знала всех своих сорок пять подчиненных лично, но и помнила имена всех их жен и детей. Еще бы, ведь вместе они превратили скромную мебельную фабрику в компанию, дважды получавшую призы за качество и дизайн на международных выставках.
Но Джозефина сразу же дала понять, что у себя она не потерпит и тени такой фамильярности.
— Я возглавляю серьезный бизнес, Симона, — говорила она, — а не играю в бирюльки. Устраивать перекуры и болтать о ерунде можешь в другом месте.
Симона сразу же почувствовала это. Здесь ее подчиненные держались от нового босса на таком же почтительном расстоянии, как привыкли держаться от Джозефины, и Симона понимала: изменить что-либо будет сложно.
— Ты скоро привыкнешь к этому, — убеждала Джозефина. То, как сложно было Симоне теперь общаться с Блю, говорило ей, что она действительно начинает привыкать. Пора бы всерьез задуматься…
Но не сейчас. Сейчас ей нужно подумать о Гэбриеле. Немного успокоившись, Симона прошла к письменному столу в викторианском стиле и вынула из дипломата письмо. Склонившись над столом, она разгладила измятый лист бумаги, который сначала было выбросила в мусорную корзину. Может быть, ее первая реакция была правильной — письмо действительно нужно было выбросить. Но в конце концов Симона настолько изменила свое решение, что даже запланировала визит и внесла его в повестку нынешней поездки в Европу, хотя отлично понимала, что Гэбриелу от нее нужны только деньги.
Она снова пробежала глазами по строчкам, смахнув ладонью непрошеную слезу, застывшую на густых темных ресницах.
«Симона!
Я знаю, что прошло уже много времени, но я сейчас нуждаюсь в некоторой финансовой поддержке и не настолько горд, чтобы отказаться от твоей помощи. Свяжись со мной, пожалуйста, по вышеуказанному адресу.
Гэб».
Симона посмотрела на адрес. Бельгия, Брюгге. Так близко от того места, где она сейчас находится, — стоит лишь перелететь Ла-Манш… Когда-то она так любила Гэбриела… Теперь от этой любви осталась одна лишь боль…
Она ни разу не видела брата, не разговаривала по телефону, не получала от него писем, с тех пор как он ушел из дома семнадцать лет назад. Ей тогда было пятнадцать, ему восемнадцать. Нет, она не ответит на это письмо, никуда не поедет, хотя ей и хотелось бы посмотреть ему в глаза, чтобы он почувствовал ту же боль, что и она после его ухода. Он обещал вернуться, написать… Но Джозефина оказалась права, когда объявила Гэба таким же подлецом, как и его отца, а заодно всех мужчин в целом.
Однако Симоне потребовался еще один жизненный урок — жестокий урок, — чтобы понять, насколько была права ее мать. Побывав замужем за Харпером Макмилланом, она смогла убедиться в том, что в конце концов мужчины уходят, каковы бы ни были их цели и интересы. Все это рано или поздно оказывается для них важнее, чем женщина. Джозефина говорила, что пытаться здесь что-либо менять бесполезно — это у мужчин в крови. Во всяком случае, как бы то ни было, урок оказался слишком жестоким, и у Симоны не было ни малейшего желания входить в одну и ту же реку дважды.
Она сложила письмо и спрятала его в ящик стола, решив не говорить о нем Джозефине. У нее и без того по горло хватало проблем.
Подумав о своей матери, Симона решила, что надо бы ей позвонить. Она обещала сделать это, как только прибудет в Лондон. А Джозефина не любила ждать. Симона потянулась к телефону.
«Харродс», один из главных магазинов Лондона, высотой в пять этажей и площадью в четырнадцать акров, был переполнен. Стоял июль, самый пик сезона, и туристы все как один были одержимы идеей если не купить, то хотя бы посмотреть все, что только можно. Блюделл уже готов был растеряться в этой суете, но тут к ним подошел услужливый продавец и сразу же проводил в отдел мужской одежды, который, как ни странно, был совершенно свободен. Драйзер, как оказалось, заранее позвонил в магазин, оповестив об их прибытии.
Симона начала что-то говорить продавцу, и маленький подвижный человечек лет пятидесяти в безупречно накрахмаленной рубашке и с такими же безупречными манерами что-то очень быстро записывал в блокнот. Только когда Симона замолчала, он повернулся к Блю.
— Хорошо, мисс Дукет, я думаю, смокинг джентльмену не очень пойдет. Лучше обычный строгий пиджак.
Блю готов уже был согласиться с продавцом, но тот опять повернулся к Симоне — решающим для него было явно мнение дамы, а не мнение мужчины. Она кивнула.
