ускорять темп с моей потребностью кончить.
Сегодня вечером это уже худший вид пытки; мне не нужно добавлять к этому еще что-то.
Я целую ее в шею, втягивая кожу в рот и задевая ее зубами. Каждый раз, когда это причиняет боль, ее киска сжимается, заставляя меня приближаться к концу.
Наконец, когда я почти нахожусь в точке невозврата, я отпускаю ее волосы в пользу ее клитора и сильно сжимаю, когда я толкаюсь в нее, заставляя ее скользить по дереву.
«Да», — плачет она. «Да, черт возьми».
Ее пальцы сжимаются в волосах на моем затылке, когда она пытается двигаться против меня, чтобы найти свое освобождение.
«Давай, Чертовка. Дои, мой гребаный член», — рычу я ей на ухо за несколько секунд до того, как она разлетается вдребезги, крича так громко в окружающей нас тишине, что пара птиц взлетает с дерева над нами.
Впиваясь зубами в мягкую кожу ее шеи, пока вкус меди не заполняет мой рот, я позволяю ей тащить меня за край и стонать от моего освобождения, когда мой член дергается внутри нее.
Я просто чертовски хочу, чтобы я был голым, и чтобы она была вынуждена чувствовать меня внутри нее в течение нескольких часов.
Эта мысль приходит мне в голову из ниоткуда и делает мое дыхание еще более прерывистым, чем оно уже есть. Я никогда не снимаю девушек голыми. Никогда. Я никогда даже не думал об этом раньше. Риск того, что может случиться, всегда делает это того не стоящим. Но внезапно все, о чем я могу думать, это ее пизда, из которой капает моя сперма.
Черт.
Мое лицо все еще уткнуто в изгиб ее шеи, мы оба боремся, чтобы сдержать наши бешено колотящиеся сердца, прежде чем она попытается оторваться от меня.
«Что ты делаешь?» Я спрашиваю, паника в моем тоне слишком очевидна, на мой вкус.
«Мы оба получили то, что хотели», — холодно говорит она.
«Нет, Чертовка», — говорю я, позволяя ей подняться на ноги. «Я, блядь, еще не закончил с тобой».
С ее губ срывается крик шока, когда я разворачиваю ее и прижимаю к дереву. Как только я снял презерватив, я прижимаюсь к ней всем телом, мой член выстраивается в линию с ее круглой задницей, заставляя ее снова набухать. Это говорит мне все, что мне нужно знать. Этого было недостаточно. Вряд ли.
«Ты уйдешь, когда я тебе скажу. Ты понял это?»
«Д-да», — заикается она, но, клянусь Богом, я слышу в этом улыбку.
«Хорошая девочка. Теперь держись за дерево и высовывай свою задницу. Мне нужно попробовать эту киску, которая принадлежит мне».
Я чувствую сильную дрожь, которая пробегает по ней от моих слов, прежде чем я отступаю и позволяю ей занять позицию.
Опускаясь на колени позади нее, я обхватываю руками ее бедра и ныряю в ее скользкую киску. Вкус латекса от презерватива скоро исчезает, оставляя мне только ее сладость, чтобы насладиться.
Я ем ее, как умирающий с голоду, пока у нее не задрожат ноги, и она плачет, умоляя меня позволить ей упасть, но, как бы я ни хотел, чтобы она разбилась о мое лицо, это не так, как это заканчивается. Единственный раз, когда она кончит сегодня вечером, это когда мой член глубоко засунут в нее по самые яйца.
Отстраняясь от нее, я вытираю рот тыльной стороной ладони и встаю.
Наматывая ее волосы на кулак, я притягиваю ее обратно к своей груди.
«Скажи мне, что ты чиста и принимаешь противозачаточные».
«Д-да.»
«Хорошо».
Толкая ее обратно, я беру свою твердую длину в руку и почти сразу же вонзаюсь прямо в нее.
Наши стоны и стоны удовольствия эхом отдаются вокруг нас, когда я самозабвенно вхожу в нее. Она прижимается к дереву, но по мере приближения к освобождению ее руки начинают ослабевать. Моя хватка на ее бедрах усиливается, чтобы удержать ее в вертикальном положении, когда пот начинает стекать по моей спине от напряжения.
«Давай, Чертовка».
Я обнимаю ее и еще раз щиплю за клитор, и она взрывается. В ту секунду, когда ее мышцы сжимаются вокруг меня, я падаю вместе с ней, извергая горячие струи спермы в нее и удовлетворяя эту непрекращающуюся потребность, которую я должен был оставить в этой женщине. Оставить свой след.
«Черт», — тяжело дышу я, неохотно выходя из нее и на этот раз прячась, зная, что наше время подошло к концу.
Как бы я ни хотел удержать ее, я знаю, что не могу.
Мне нужно принять это таким, какое оно есть: немного удачи в худший день года.
Я чертовски благодарен тому, кто послал ее ко мне сегодня, но я не собираюсь издеваться. Такое хорошее дерьмо, как это, обычно не случается с такими парнями, как я, поэтому мне нужно взять то, что я могу.
Я делаю несколько шагов назад, провожу рукой по волосам и убираю их со лба, когда она выпрямляется и поправляет юбку, чтобы прикрыться. Это чертовски жалко, потому что у нее прекрасная задница.
Она стоит ко мне спиной, приглаживая волосы и, я полагаю, очищая лицо.
Мое сердце болит, когда я смотрю на нее, зная, что мне придется смотреть, как она уходит, когда огромная часть меня хочет потребовать, чтобы она осталась.
Наконец, она смотрит на меня через плечо. По выражению ее лица я могу сказать, что она тоже знает, что все кончено.
Это правильно, что нужно сделать, позволить ей уйти. Никто не заслуживает быть частью моей дерьмовой жизни. Я даже не хочу быть частью этого, но у меня мало выбора.
Моя судьба была решена в день моего рождения из-за крови, которая течет в моих венах.
У нее может быть лучшая жизнь, которую, я уверен, она заслуживает, несмотря на то, что она думает, что пришла прямо из ада.
«Ну, спасибо, я думаю. Мне это действительно было нужно».
Я бы рассмеялся, если бы не серьезное выражение ее лица.
Ее взгляд падает на мой пистолет, который все еще лежит в траве у ее ног.
Выставив ногу, она пинает его мне, и я накланяюсь, чтобы поднять его.
Я все еще смотрю на это когда слышу шарканье ее ног, когда она начинает уходить.
Она почти исчезает из виду, когда мои губы приоткрываются, и я зову ее, не осознавая, что я на самом деле делаю.
«П-подожди».
Она делает паузу, но не оглядывается.
«Как тебя зовут?» — спрашиваю я, желая узнать о ней хоть что-нибудь после всего, что она рассказала мне сегодня вечером.
Она замирает на несколько секунд, достаточно долго, чтобы я не думал, что она собирается отвечать.
Но потом она поворачивается.
Ее глаза
