и её поцелуи; помнит их общие воспоминания — и не верит, что она забыла.
Не могла.
Зато смогла оставить ему записку с просьбой захлопнуть за собой дверь.
«Замок защелкивается сам. Не забудь»
Забудешь тут. Николасу кажется, Андреа разбередила что-то в его сердце, настолько давно забытое, что он и сам понятия не имел, что оно сохранилось. Они были друзьями, они любили друг друга, он собирался сделать ей предложение… пока в его жизни не появилась Агустина и не перевернула всё с ног на голову.
Точнее, пока он не перевернул всё сам.
Всего было слишком много.
Разочарованный взгляд Андреа, когда он впервые за несколько лет посвятил гол не ей.
Красивая девчонка на пару лет старше на тусовке с футболистами «Бока Хуниорс», куда его позвали после матча «Сентраль Кордова», в котором он звездил. Алкоголь в стакане позволял забыть, что права на него только что продали… что его самого только что продали, как мягкую игрушку, как вещь какую-то, даже не спросив.
Музыка, которая ему даже не нравилась.
Агустина в его постели.
Заплаканные глаза его любимой девушки, его Анди.
Он всё это забыл. Спрятал где-то в себе, чтобы не вспоминать и не думать, как подвёл её, как предал её.
Андреа не была виновата, что с ним поступили, как с кем-то, у кого не было собственного мнения; «Сентраль», которым он отдал семь лет жизни, лишь старались продать его подороже и никак не могли решить, кому. «Интер»? «Мессина»?
Андреа не была виновата, что он чувствовал себя вещью и всеми силами старался доказать себе: он жив. После смерти отца в ДТП, после стольких месяцев без футбола, после тяжелого возвращения в академию, после продажи экономических прав на него Факундо Росси, после ареста этого Росси и постоянной трясучки из-за трансферов, после всего, через что он прошел, он всё ещё жив.
Её вины не было ни в чём. Наоборот. Анди всегда была рядом.
Поддерживала.
Любила.
Ничего не требовала.
А он её предал.
Нико смотрит на с трудом добытый с помощью брата профиль в Инстаграме и ненавидит себя.
Кольцо жжет ему карман шорт.
Нико знает, что должен его выбросить. Он не заслуживает Андреа. Не после того, как переспал с той легкой на подъем девчонкой на вечеринке «генуэзцев». Не после того, как посвятил ей гол.
Он садится на бортик фонтана. Солнце нещадно палит макушку. В Кордобу пришла очередная весна.
Маленький бриллиант пускает солнечного зайчика ему в глаза. Нико жмурится: это у него слёзы на глазах от злости на себя или от разочарования?
Он разочаровал Анди. Он разочаровал сам себя. Горло сдавливает спазмом. Нахрена он купил кольцо, если в гребаном итоге первая попавшаяся юбка задурила ему голову?
Андреа с ним больше не разговаривает. Совсем. Как дурак, он приезжает по выходным в Лагуну Ларго и крадётся к её окну, но не решается, как раньше, кинуть камешек в стекло — всё равно не откроет. И он рискует быть обнаруженным сеньором Родригесом — ох, отец Андреа и задаст ему трепку тогда, если, конечно, догонит, — и слушает.
Её голос.
Её игру на гитаре.
Её слёзы.
То, как Глория на чём свет стоит костерит его, потому что так больно её сестре не может делать никто.
Один раз Нико попытался выдернуть Андреа на разговор, но вышла Глория и наорала на него.
— Если ты ещё хоть раз приблизишься к моей сестрёнке, придурок, клянусь, я яйца тебе отрежу и скажу, что так и было!
И это было бы чертовски справедливо.
Он и сам знает, что где-то яйца потерял. Как и свои мозги.
Нико «считает ворон» на тренировках и забивает меньше, не только из-за чехарды с экономическими правами и непонятными трансферами, но и потому, что Анди больше нет рядом. За последние десять лет он слишком привык, что она есть. Слишком приучил себя к ней.
Мама не осуждает его, братья не осуждают его, но он чувствует, что они разочарованы, и от этого только больнее. Все в нём разочарованы. Даже папа, смотрящий на него с небес, наверняка разочарован: сын поступил, как скотина.
Как распоследний мудак он поступил.
Очередной спазм давит горло.
Нико вытаскивает кольцо из коробочки и швыряет прямо в фонтан. Прозрачная гладь колыхается от всплеска.
Ему чудится, что он не украшение в воду швырнул, а кусок собственного сердца.
— Черт, — цедит Нико. — Черт, черт, черт!
Мобильный в кармане звякает сообщением.
Другое имя на «А».
Агустина.
Не Анди.
«Как дела у чемпиона?)»
Хреново. Паршиво. Хуже некуда.
Нико вытирает нос ладонью. Он никогда не стыдился своих эмоций. Плакал, если хотелось плакать. Смеялся. Любил. А сейчас ему хочется избить себя, самому себе расквасить нос, потому что сделанного — не воротишь, а фарш невозможно провернуть назад.
Он не хочет отвечать Агустине. Но она не виновата, что Нико натворил херни.
«У фонтана сижу»
Это даже правда.
Стина пишет что-то, наверное, но Нико не смотрит на экран. Сбросив кеды, он забирается в воду.
Кольцо поблескивает на дне.
Он тянется за ним и, поскользнувшись, едва не падает, обманутый насмешливым блеском, но удерживает равновесие — не зря столько лет отдал спорту, — и прячет добытый трофей в карман.
Сам не зная, зачем.
…Уже изрядно потертая, коробочка привычно ложится в ладонь. Нико раскрывает её, щурит глаза на маленький бриллиант в тонкой золотой оправе. Сейчас он купил бы, конечно, совсем другое кольцо. Дороже. Соответствующее статусу. Но его сердце всё равно греет именно это.
Неподаренное.
Настоящее.
Телефон звенит какой-то милой песенкой.
— Мам? — Нико прижимает смартфон ухом к плечу. — Когда тебя из книжного клуба забрать?
Марисоль Перальта умудрилась в Турине найти себе занятие по интересам. Она всегда обожала читать, обожала покупать новые книги, пусть они раньше и не могли себе позволить обширную библиотеку. Сейчас, заработав достаточное количество денег, чтобы радовать мать любыми подарками, Нико предпочитает дарить ей книги. Его сердце поёт, когда Марисоль, разворачивая шуршащую обертку, счастливо улыбается, дотрагивается кончиками пальцев до обложки, обводя название и имя автора, а от её глаз в стороны разбегаются лучики-морщинки.
Хоть кого-то он радует.
Агустина бросила его, и он испытал в тот момент охренительное облегчение.
Их отношения выросли на его измене и чувстве стыда, на её желании заполучить себе хорошенького и подающего надежды футболиста, и продержались на этом фундаменте почти шесть лет — знаете, чертовски долгий срок для людей, у которых под финальный аккорд мало что оказалось общего, кроме любви к животным.
Когда-то
