Солнечный день (СИ) - Солодкова

— Ого! — Славик не удержал возглас и нижнюю челюсть, когда увидел тачку балконного мужика.

— Нравится? — тот просиял, открывая замершему Славе дверь.

— Ага…

Славик был словно в трансе от такой красоты. Он послушно сел на сиденье и принялся вертеть головой, оглядывая салон.

— Кем ты работаешь? — спросил он. — Я тоже такую хочу!

Мужчина хмыкнул.

— То здесь, то там, — сказал он, а его сухая ладонь легла на блестящую поверхность рычага. — Так тебя зовут Слава?

— Мгм, — кивнул Славик, завороженно глядя на то, как скользят по коже и металлу белые худые руки.

— Куда едем?

— До метро.

— А дальше?

— А дальше я сам.

— Хорошо.

До метро в адекватное время ехать было минут десять, если на автобусе, но уже начинались первые пробки, а балконный чувак, кажется, решил собрать их все. Хотя музыка у него была неплохая. Славик никого из исполнителей не узнал, но ему понравилось настолько, что он даже расчехлил «шазам».

— Зачем ты выходил в курилку, если не куришь? — спросил мужчина, глядя на дорогу, хотя они стояли.

— Там красиво. — Славик пожал плечами. — И мне было скучно ждать внутри. Там душно и все суетятся.

— Кого ты ждал?

— Алёну, — ответил Славик, будто бы эта информация была исчерпывающей. А потом подумал, что его водителю на сегодня явно этого не будет достаточно, и добавил: — Она фотограф.

— А ты — модель?

— Ага.

— И давно?

— Ну… месяца два-три.

— Тебе ведь есть восемнадцать?

— Не-а.

— Понятно.

Голос мужика прозвучал как-то грустно, поэтому Славик поспешил его развеселить обратно.

— А тебе?

Тот хохотнул.

Остановившись напротив станции метро, он придержал выходящего Славика за рукав и попросил его телефон.

— Зачем это? — насупился Слава.

— Просто дай.

Славик не знал, почему он разрешил этому человеку вбить в его телефон свой номер. Просто не хотелось отказывать. Просто глупые вопросы, руки на дорогой коже, слабый запах парфюма отчего-то сделали его податливым и слабым.

Новый контакт звали Вадимом, и на аватарке в телеграмме он был в очках.

В общем-то Славик не соврал, когда сказал, что ему нет восемнадцати. Почти. Потому что был уже февраль, и чуть меньше, чем через месяц, у него должен был быть день рождения. Он долго думал, будет ли отмечать праздник обычной компанией или же изменит привычкам, потому что Борян совсем уж на него залупился, а следом за Боряном стали залупляться и Валик с Саньком. Его перестали звать играть, в гости, а также щемить ущербных, и при встрече острили и делали снисходительные ебала.

Оставалась только Ирка, но от факта того, что отмечать придётся с ней одной, становилось как-то одиноко. Славик привык быть частью большой компании, а теперь большая компания у него могла случиться только на работе.

На дне рождения самой Ирки, прошедшем ещё в начале февраля, были одни девчонки, но зато, когда они пришли домой, Ирка наконец дала ему зелёный свет.

— Мне теперь восемнадцать. Хочу стать женщиной, — оповестила она с голливудским пафосом.

К сожалению, женщиной Ирке стать не удалось, а Славику, соответственно, не удалось стать мужчиной, потому что когда Ирка, вся мокрая и тяжело дышащая, оказалась без одежды, а член Славика уже приготовился выпрыгивать из заточения и нырять в норку, щёлкнул замок на двери, и им ничего не оставалось, кроме как спешно одеться и привести себя в порядок.

Славик был определённо повержен, и, видимо, оттого тем же вечером вместо очередного отказа разрешил Вадиму себя покормить.

Вадим, кажется, обладал какой-то магической силой, потому что он заставлял Славика выбалтывать всё, что было у него на уме, на душе и на остальных составляющих Славикова существования. Кроме того, он, оказывается, ещё и умел шутить так, что приходилось реально смеяться, а не просто улыбаться, отдавая дань чужому остроумию, ну и вообще…

В общем, Славику понравилось общаться с Вадимом, хоть тот и был сильно старше, и несмотря на то, что он обращался с ним, как с девушкой. И даже учитывая то, что Славику подобное внимание к себе было абсолютно непонятно. Непонятной была и собственная реакция, густая и будто бы даже пьяная.

Он не запрещал Вадиму касаться себя, а Вадим касался, хоть и недалеко, недолго и невесомо, но как-то иначе, чем все остальные, как-то осторожно и немного скользяще. И эти прикосновения отзывались странной слабостью, странным желанием одновременно прекратить любые контакты и продолжить, а возможно даже углубить их. Потому что осторожные пальцы на плече, или ладонь, направляющая мягким касанием до лопаток, или, например, скольжение костяшками по ткани на груди, словно бы желающее снять несуществующие соринки… Всё это было абсолютно не похоже на похлопывания пацанов при встрече или в дружеском поединке «кто кого через бедро», или почти материнские пощипывания за щёчку от Марины, или же объятия остальных ребят из её тусовки. А Ирка вообще сама никогда его не трогала, не любила она это дело.

Тем необычнее показалась Славику реакция собственного организма: жар по всему телу, глубокое дыхание, периодически появляющаяся эрекция.

Дома он заглянул в глаза Юлию Цезарю, и Юлий Цезарь только нахмурился в ответ. Кажется, гипсовый генерал его ревновал.

Ещё одним плюсом общения с Вадимом были постоянные подарки. Болтливый, непосредственный Славик очень запросто выдавал все свои желания и разочарования. То новенький наушник потеряется, то любимая толстовка порвётся, а ещё он всю жизнь хотел поиграть в одну игру, но не мог из-за хуёвой видюхи.

Вадим то и дело подбирал его с работы, кормил, улыбался, касался невинно, но так, что замирало сердце, и делал подношения. Слава благодарил женскую наивность за то, что ему не приходилось отвечать на неудобные вопросы ма и ба. Его красотки полагали, что их Славушка заработал на дорогие вещички сам, а зачастую и представить не могли, сколько эти вещички стоят на самом деле. Всё было на мази, пока не наступило четырнадцатое марта.

Он мило отметил с Иркой, но вечером она уезжала на дачу (ну кто ездит на дачу в марте???), и Иркин батёк даже звал Славика с ними, но Славик ни на какую холодную дачу ехать не хотел, а потому остался куковать дома в компании бабушки и тортика, который она испекла ему ещё с утра, а стать, наконец, мужчиной ему так и не обломилось.

Тортик был очень-очень, и Слава с горю сожрал половину, пока бабушка не согнала его с этого дела, ибо нужно было ещё оставить Настюше, маме то есть.