Огнеслава, в последние десять лет совсем не вылезавшая из кузниц, предстала перед родительницей с косой на темени и решением полностью посвятить себя оружейно-кузнечному делу. Возмужавшая, сильная и статная, она была на голову выше своей старшей сестры. Но, как оказалось, в кузнях княжна не только постигала оружейное искусство: в течение последнего года она проходила обучение у мастера Твердяны и влюбилась в её младшую дочь Зорицу. Девушка ответила взаимностью, а её обморок подтвердил правильность выбора, и теперь Огнеслава просила у княгини благословения на брачный союз. Однако в Белых горах существовал старый обычай: если в семье выросли две дочери Лалады, то браком сочеталась сперва старшая из них. (Дева могла вступить в брак как раньше, так и позже сестёр-кошек, для неё этот порядок не имел значения).
Однако старшую из сестёр-кошек, Светолику, пока больше заботили не сердечные дела, а полезные изобретения. Изучая труды заграничных учёных, она черпала там замыслы, видоизменяла их, усовершенствовала и зачастую создавала нечто своё. Её пытливый ум занимали совершенно разные области. То она сбивала снег со склонов огромными копьемётами и строила над горными посёлками снегоудерживающие стены и снегорезы, то разрабатывала месторождения горючей и тяжело пахнущей тёмной жидкости, утверждая, что за таким топливом – будущее… Также она придумала летающую машину для тушения лесных пожаров водой, открыла некий «угольный дух» и сконструировала фонарь, работающий на нём. Ещё её интересовали свойства изогнутых стёкол; ими можно было разводить огонь, рассматривать в увеличенном виде мелкие вещи, а также, поместив особым образом составленный набор стёкол в трубу, как на ладони наблюдать через них очень удалённую местность. Для точного отсчёта времени использовались пока лишь солнечные и песочные часы, а княжна установила у себя в усадьбе механические башенные, с боем, каких не было ещё нигде – не только в Белых горах, но и в соседних княжествах. Вдобавок к ним она сделала ещё и маленькие, в виде куриного яйца, которые можно было носить с собой и узнавать по ним время не только в солнечный день, но и в пасмурный, а также ночью. Ну и, наконец, бумага в Белые горы и сопредельные княжества привозилась в основном из далёкой страны Хины, а первые попытки изготовления собственной пока давали бумагу весьма плохого качества – невзрачную и непрочную, и княжна вела опыты по усовершенствованию как самого её производства, так и состава. С головой погружённая во все эти дела, Светолика пока была не слишком озабочена поиском избранницы.
«Вечно ты что-то придумываешь, изобретаешь, – попеняла ей при встрече Огнеслава. – Пора бы уже и о своей семье подумать. По обычаю сначала ты должна свадьбу сыграть, а потом уж я. А у тебя даже невесты до сих пор нет на примете. А мне с моей суженой что же, полжизни ждать своей очереди из-за тебя?»
«Моя будущая супруга ещё на свет не народилась, – с загадочной полуулыбкой ответила Светолика. – Ты спроси у государыни – может, и разрешит сделать исключение для тебя».
Её глаза поблёскивали холодными голубыми искорками под красивыми, густыми, тёмно-золотыми бровями, а их взгляд всё время был немного прищуренным, словно устремлённым вдаль.
Лебедяна, а ныне княгиня Светлореченская, могла порадовать Лесияру только одним достижением – внуками. Правда, двоих старших мальчиков [31]взять с собой в Белые горы она не смогла, так как у них пока не было волшебных колец, зато третье дитя принесла внутри, появившись в родительском доме с большим животом под золотисто переливающимися складками одежды.
От дочерей не могла укрыться перемена, произошедшая во внешности матери. Постаревшая Златоцвета на их встревоженные расспросы только грустно улыбалась, а Лесияра не решалась рассказать правду. Поймут ли они, окажутся ли такими же всепрощающими, как жена?
***
«Я просто нажилась уж на свете, – сказала Златоцвета. – Провела я рядом с государыней долгую прекрасную жизнь, да только всему, даже самому хорошему, приходит конец. Зовёт меня к себе Лалада, приглашает поселиться в своём чудесном саду… И это желанное приглашение для меня. Не печальтесь, мои родные. Таков порядок вещей».
Однако каждый знал, что она могла провести в браке с княгиней гораздо больше лет, и было ясно, что слишком рано она засобиралась в сад Лалады. Старшие княжны потрясённо молчали, а Лебедяна, уронив голову на грудь Златоцветы, заплакала: хоть и прекрасна посмертная участь всякого, кого возьмёт под крыло Лалада, да с разлукой трудно смириться. Тишину нарушали только всхлипы дочери, и Лесияра, закрыв глаза, замерла под тяжестью произнесённых супругой слов… Вина придавила грудь каменной плитой. Как жить дальше? Куда брести, зачем теперь дышать? Тропу жизни затянул холодный туман, да и сил идти вперёд не осталось.
И только Златоцвета оставалась светлой и спокойной, сияя тёплой, солнечной мудростью в глазах. Даже морщинки на её лице казались Лесияре прекрасными – добрыми и лучистыми. Ничто не могло погасить её внутреннего света.
«Не надо слёз. Все мы происходим от Лалады и к ней же возвращаемся, это вечный круговорот, и горевать тут не о чем. Ведь не плачем же мы, когда сменяются времена года, когда опадают и преют листья, а взамен их на ветках вырастают новые, – сказала она. И добавила, переводя разговор в жизнерадостное русло и заставляя золотой узор на царственном багрянце стен Красной палаты озариться торжественным блеском: – Государыня, а может, ну его, этот обычай?… Дозволь Огнеславе ожениться. Пока я здесь, хотелось бы погулять на её свадьбе».
Кому, как не Лесияре было знать всё о круговороте? Тёплые лучи света Лалады пронизывали всё вокруг, передавая незримый привет от воссоединившихся с нею, но нельзя было уже ни по-настоящему ощутить прикосновения их рук, ни увидеть их улыбку, и от этого в груди невольно разливалась печаль… Из горького чертога которой княгиню вернул ласковый голос Златоцветы:
«Так что же ты скажешь, государыня? Погуляем на свадьбе?»
Глядя в родные глаза, Лесияра не могла ответить отказом. Задавив надрывный крик сердца, она заставила себя улыбнуться. Места переломов ныли все одновременно тоскливой, тупой болью, которая отдавалась даже в зубах.
«Хорошо, пусть приводит свою невесту. Посмотрим, что за пташка».
Что за удивительное место – Белые горы! Гордым, холодным сиянием своих снежных шапок они венчали радость и боль, сплетали воедино тоску и счастье, и Лесияре перед лицом их молчаливой красоты хотелось смеяться, в то время как по щекам катились солёные капли. Преклонив колени на скалистой площадке, княгиня ощущала безмолвную поддержку подёрнутых голубой дымкой вершин, а сосны с елями зелёным войском присягали ей на верность. Умывшись снегом, она закрыла глаза и подставила лицо леденящей ласке ветра.
