— Это была твоя жена, — сказала Эмма.
Джон кивнул. У него перехватило горло, и некоторое время он не мог говорить. При этом он с силой впился ногтями в руку Эммы, но женщина даже не поморщилась.
— Она умирала от туберкулеза, — наконец произнес он. — Банкир спустил все их деньги, после чего продал ее в заведение некой мадам в Стилборн-Элли. Эта женщина заставляла ее вытворять немыслимые вещи, но стоило ей только заболеть, как это чудовище в человеческом облике без всякой жалости вышвырнуло ее на улицу, и с тех пор она жила подаянием. — Джон снова сделал паузу, а через некоторое время, когда его гнев поутих, сообщил Эмме, что ухаживал за своей бывшей женой до самой ее смерти. — Я все ей простил, поскольку все еще любил ее. Но я дал себе слово, что отомщу за ее страдания, — сказал он. Наконец-то Эмма поняла причину сжигавшей Джона ярости, выплески которой ей время от времени доводилось видеть. Но эта ярость никогда не обращалась на Эмму, поскольку Джон относился к ней с огромной нежностью, удивительной в таком суровом на первый взгляд человеке. Зато стоило ему только увидеть содержательницу публичного дома, как его глаза всякий раз белели от гнева.
— С тех пор я ненавижу две категории людей — банкиров и содержательниц борделей, — сказал ей Джон, когда они вернулись в Палас и Эмма, закончив выступление, подсела к нему в зале за столик.
Эмма согласно кивнула. Ей и самой такие люди не больно-то нравились. Она осуждала женщин, наживавшихся на продаже себя другими женщинами, и презирала самоуверенных расфранченных банкиров, которые частенько захаживали в Палас. Одного в особенности. Некая проститутка, которой ее сутенер оставил на хранение кругленькую сумму, передала ее этому человеку с тем, чтобы он положил деньги в сейф. Через неделю, когда проститутка явилась за своими деньгами, банкир заявил, что видит ее впервые в жизни и никогда не получал от нее ни цента. Сутенер, ясное дело, избил проститутку до полусмерти.
— Жаль, что нет человека, который мог бы выманить у него эти деньги, отомстив тем самым за обманутую женщину, — сказала Эмма.
— Может, такой человек и найдется, — задумчиво ответил ей Джон.
Так было положено начало их деловому сотрудничеству. Когда на следующий день банкир пришел в Палас, Эмма попросила его о ссуде в двести долларов. Указав на Джона, она сказала, что у него есть акции компании «Минерал Кинг», которые он срочно хочет продать.
— Последние несколько дней он лыка не вяжет, а потому не знает, что компания только что объявила о том, что обнаружено новое богатое месторождение, а это автоматически увеличивает стоимость акций втрое. — Эмма со значением посмотрела на банкира и одарила его ослепительной улыбкой. — Если вы дадите мне взаймы двести долларов, я куплю у него эти акции, верну вам деньги и еще сотню от себя прибавлю — за беспокойство. — Банкир Эмме в ссуде отказал, но после того, как она ушла, направился к столику, за которым сидел Джон, и приобрел у него эти акции. Собственно, на это Эмма с Джоном и рассчитывали.
Акции между тем в цене не поднялись, поскольку никакого богатого месторождения найдено не было; более того, представители компании объявили, что рудники истощились, вследствие чего акции, находившиеся в собственности у мелких держателей, окончательно обесценились. Банкир таким образом остался с носом, но в суд не обратился. Если бы началось разбирательство, выяснилось бы, что он виноват больше, чем кто бы то ни было. Во-первых, он воспользовался полученной от клиентки информацией в личных целях, а во-вторых, покупая по заведомо низкой цене акции у Джона, сознательно шел на обман акционера.
Двести долларов — за вычетом двадцатки, которую пришлось заплатить за подлинные акции компании «Минерал Кинг», — составили чистую прибыль этого предприятия. Деньги это были, конечно, небольшие, но само дело, которое они с такой легкостью провернули, навело Эмму и Джона на мысль, что у них есть определенный талант к такого сорта предприятиям. Занимаясь махинациями, они в полной мере использовали такие присущие им качества, как ум, хладнокровие, актерское мастерство и способность трезво оценивать и просчитывать ситуацию. Совместная деятельность позволяла им не только изыскивать средства на жизнь, но и бороться с терзавшими их демонами прошлого. Эмме, к примеру, было необходимо найти себе какое-нибудь необычное занятие, чтобы заполнить душевный вакуум и иметь рядом человека, который помог бы ей справиться с одиночеством. Темная же сторона натуры Джона требовала, чтобы кто-то расплатился за причиненные ему судьбой обиды и страдания. Кроме того, ему нужна была женщина, которую он мог бы защищать и лелеять; это стало бы своеобразной компенсацией за то, что ему не удалось защитить от зла и несправедливости этого мира свою жену.
Джону и Эмме надоел затхлый мирок игорного дома, и они ушли из него в большой мир, чтобы взяться за рискованное, но прибыльное ремесло мошенников. Доходы, которые они извлекали из своих предприятий, позволяли им большую часть года жить если не роскошно, то, во всяком случае, вполне обеспеченно, и ни в чем себе не отказывать. Они были прекрасными партнерами и отлично дополняли друг друга. Эмма считала, что успех, которого они неизменно добивались, в значительной степени зависел от тех теплых чувств, которые они питали друг к другу. Эмма знала, что Джон предан ей, и тоже была ему предана всем своим существом.
Они всегда вместе планировали свои дела. Им не составило бы труда заколачивать больше денег, грабя банки или почтовые дилижансы, но вооруженные налеты никогда их особенно не прельщали. Им нравилось играть на людских слабостях и пороках — таких, к примеру, как жадность. Временами, чтобы провернуть то или иное дельце, они заручались сотрудничеством людей со стороны, но тщательно следили за тем, чтобы те в своей деятельности не выходили за отведенные им рамки и не преследовали своих собственных целей. С Чарли Пи все сложилось иначе. Они с Эммой были давними приятелями, так как она знала его еще по Минго, где он работал кузнецом. Это именно он помог ей похоронить Тома и дочку, а потом, пока она выздоравливала и набиралась сил, трудился на принадлежавшей ей ферме. Эмма снова встретилась с ним несколько лет спустя в Денвере; за разговором он пожаловался ей на Эдди, которая рассказала гражданам Налгитаса о том, что его жена Мейми занималась проституцией.
— Она не должна была трепаться об этом на всех углах, — краснея от ярости, говорил Чарли. — Мейми решила начать новую жизнь, и эта стерва не имела права чернить ее имя.
Мейми тогда была на четвертом месяце; беременность протекала тяжело, Мейми сильно нервничала, и, когда у нее случился выкидыш, Чарли обвинил в этом Эдди. Так как Мейми больше не беременела, Чарли решил, что дождаться желанного наследника ему так и не суждено. В этом он тоже обвинил Эдди; со временем неприязнь, которую он к ней питал, переросла в ненависть.
