Я рассказывала ему о том, как училась, как проходила моя жизнь, о том, как и почему я захотела стать врачом, и как была счастлива девчонка из глубинки, когда поступила в главный медицинский ВУЗ страны…
Помню, как прикусила губу и отвела взгляд в сторону, понимая, что возможно реализация мечты будет отложена на неопределенный срок…
Кивнула без слов, лицо моего мужчины размазывалось из-за слез, которые заполнили глаза.
Тянет губы в улыбке.
— Однажды — понятие растяжимое, Вишня, с сентября и восстановишься.
— Ты доверяешь своей маме? — скупой вопрос.
— Больше жизни.
— Значит, за ребенком будет смотреть твоя мама, пока будешь на лекциях, а дальше пулей домой! — вскидывает бровь, дает понять, что приказы господина Ставрова прямое указание к действию, — со всякими подработками в деканатах и слюнявыми деканами у тебя все закончено.
— Ты… ты… сделаешь это для меня, позволишь? — спрашиваю дрожащими губами и получаю легкое касание, ласку рук, которые тянут вниз покрывала, оголяя мое тело, Лекс наваливается сверху, дает понять, что время разговоров подошло к концу, раздвигает мои ноги и подается вперед, срывая с моих губ глухой стон, который он зацеловывает и горячий шепот опаляет:
90
— Алина Николаевна, вот анализы по вашей пациентке, — протягивает мне документы медсестра и я улыбаюсь, — благодарю, Юленька.
Открываю и смотрю историю болезни, сердце пропускает удар, когда дохожу до последнего листа, там ответы на то получилось ли у меня…
С недавних пор я ввела новую методику выявления болезни на ранней стадии и лечу ребятишек своим методом, который я представила с самого начала на суд моего любимого метра доктора Рошля.
— Как ты додумалась до этого, Алина? — поправив очки, спросил человек, который был моим самым страшным кошмаром.
Доктор не врал интерны у него выживают и мне он поблажек не делал, наоборот чихвостил так, что пару раз я закрывалась в ординаторской и ревела белугой, считая, что Леонид Иванович меня просто ненавидит.
А однажды, во время очередного моего рева, доктор вошел, и я почувствовала теплую руку в волосах, отеческое касание, наполненное поддержкой:
— Не плач, Алина Николаевна, тебе больше всех достается, потому что я в тебе потенциал вижу. Ты — самородок и я себе не прощу, если не вытащу из тебя все, на что способна. Ты прости меня грубияна, но другим я быть не могу. Если еще раз сорвешься в истерику, больше в мою клинику не приходи, легче не будет. Пока не вырвешься на тот уровень, который я от тебя жду, моя дьявольская натура будет тебя мучать, если не способна на это, то нам не по пути.
Тогда я даже головы не подняла и Рошль удалился, тихо закрыв за собой дверь, а я поднялась и стерла слезы рукавом халата, больше я не плакала, нацелилась и шла вперед, часто шла на столкновение с самим метром, доказывая, что необходима новая методика лечения, так однажды я и придумала свой метод, который принесла на суд великого врача.
— Блестяще, Алина Николаевна, — выговорил тогда доктор Рошль и улыбнулся глазами и на мгновение мне показалось, что его светлые глаза покрылись пеленой, как если бы там на дне этих глаз зародились слезы, — я горжусь тобой, девочка, достойную замену вырастил…
— Доктор, вам еще жить и жить, — смутилась и почему-то тоже заплакала. Впервые с того самого дня, как поклялась выдержать и больше не впасть в истерику.
Леонид Иванович улыбнулся широко и очень по-доброму:
— Ну я пока на тот свет не собираюсь, Ставрова, только все мы смертны, и я рад, что есть человек, который перенял мои знания и усовершенствовал в чем-то.
— Вы считаете, что надо применять мою методику лечения? — спрашиваю с надеждой.
— Именно, Алина Николаевна, думаю, что я еще доживу до дня, когда ты открытие сделаешь…
Короткое воспоминание из прошлого вызывает трепет в душе, а показатели моего маленького пациента говорят о том, что болезнь ушла, маленькая девочка здорова и будет жить, будет бегать по улицам вместе со своими сверстниками.
Откладываю ответы анализов и облокачиваюсь на стул. На мгновение меня ведет, и медсестра подпрыгивает, приближается, заглядывает в мое лицо, вижу обеспокоенные голубые глаза и задорный вздернутый носик, в принципе она не на много младше меня.
— Вам плохо, Алина Николаевна?! — спрашивает обеспокоенно на что я лишь улыбаюсь:
— Нет, мне хорошо, Юлечка, мне очень хорошо…
Смотрит на меня непонимающе, кивает и направляется к двери, на миг останавливается и смотрит на меня.
— Правда хорошо? Может давление померить, вы побледнели…
Ничего не нужно, улыбаюсь еще шире, я знаю почему мне не здоровится…
Моя помощница явно начинает считать меня чуточку чокнутой.
Дверь закрывается, и я остаюсь в своем кабинете одна. Рассматриваю семейную фотографию на рабочем столе. Мой муж. Мой сын. Родители Лекса крупный мужчина с армейской выправкой и миловидная невысокая женщина и моя мама. У всех лица светятся, а в центре я счастливая-счастливая сжимающая в руках красный диплом…
Помню, что в тот год Лекс заставил отстроить больницу в моем городке, а сейчас она является одной из передовых в нашем крае. Ставров не умеет делать что-то не на сто баллов.
Неожиданная трель телефона заставляет очнуться от созерцания, отвечаю не глядя и слышу любимый голос:
— Спускайся. Жду тебя.
Улыбаюсь. На работе я могу быть Алиной Николаевной, но для Лекса я навсегда останусь Вишенкой, которая всегда летит к своему нетерпеливому мужчине.
Поэтому поднимаюсь и сбрасываю халат, остаюсь в скромном платье и лодочках, расправляю узел, в который собрала волосы и позволяю длинным локонам упасть на спину. Бросаю взгляд в зеркало и подмечаю, что ничуточки не изменилась. Выгляжу так же, как в день получения диплома.
Поэтому меня часто путают с медсестрой, не думают, что пигалица, вошедшая в палату к ребенку та самая Алина Николаевна…
Улыбаюсь, забираю сумочку и бегу вниз по лестницам, даже лифта не жду.
Я соскучилась. Не видела Лекса неделю. Очередные переговоры, сделки, у него безумный график.
Выбегаю на улицу под теплые лучи солнца и улыбаюсь широко, когда вижу статного красавца, облокотившегося о бампер матового — черного хищного гиганта.
Замираю под огнем родных глаз. Лечу к нему, как мотылек на огонь. Совершенно забываю, где я, что нас могут увидеть, падаю в любимые руки и ощущаю, как сильно он меня сжимает, сразу зарывается пальцами в мои локоны, тянет, заставляет изогнуться и рассматривает мое лицо.
— Слишком ты
