– Могу, конечно, – сказала она. – Мне не трудно.
Анна достала из сумочки десять долларов и протянула Ларисе:
– Если захочешь, сможешь заработать много больше… Главное – не предавай меня. Ведь тебе нужны деньги?
– Конечно. Но только ЭТО – не деньги.
Анна подумала, что мужчины-командировочные, которых Лариса обслуживает в гостинице, вконец испортили ее шальными деньгами.
Она достала еще несколько долларовых бумажек и не глядя положила на стол.
– Я буду ждать тебя вечером у себя. Во сколько ты сможешь прийти?
– Часов в пять.
– Хорошо, – она вздохнула и достала еще одну сигарету.
Раздавила ее в пальцах до рыжего табака, сдунула его с ладони и быстро вышла из квартиры.
Лариса услышала, как хлопнула входная дверь и облегченно вздохнула. Она подошла к окну и вскоре увидела, как из подъезда выбежала Анна, быстро села в изумрудного цвета «Мазду» и выехала со двора.
Лариса долго смотрела ей вслед, пытаясь прислушаться к своей душе, чтобы ощутить в полной мере то удовольствие, которое она предвкушала все эти часы перед встречей, но его не было. Не было никакого удовольствия. Ей почему-то стало жаль Анну. Она собрала деньги со стола и сунула их в карман джинсов. Потом достала свои дешевые сигареты и тоже закурила. Вспомнила Невского. Какое счастливое у него было лицо. Она намеревалась сказать это Анне, но не сказала. Почему? А эта девушка в черном костюме и с желтой сумочкой – красивая, аж дух захватывает. Ей нравилось смотреть на красивых женщин. Лариса находила в этом что-то мазохистское, поскольку сама от природы не обладала красотой. Завидовала чужой красоте и не завидовала одновременно. Пыталась представить жизнь красивой женщины и вот от этого представления голова-то и кружилась: как же много возможностей у красивых людей вообще! У красивых и богатых. У Ларисы же нет ни того ни другого. Она взглянула на часы: пора было возвращаться в гостиницу. Она сняла с себя все, приняла душ, уложила волосы и надела новую красную кружевную сорочку. Сегодня она проведет ночь у одного приезжего коммерсанта, толстого, лысого, противного и к тому же еще извращенца…
Черные чулки с кружевной резинкой, темно-синее платье из плотного шерстяного трикотажа, облегающее ее довольно стройное тело, черные лаковые туфли «Ле Монти». Духи «Мадам Р.»…
Готовая к выходу, она остановилась перед зеркалом в прихожей и взглянула на себя: нет, она никогда не будет такой же элегантной, как та рыжая, что была с Невским. И дело даже не во внешности, а в чем-то другом, внутреннем…
«Если захочешь, сможешь заработать много больше…» Интересно, о чем это она?
***
После завтрака наваждение не пропало, им захотелось безрассудств и они поехали в центр, нисколько не беспокоясь о том, что их кто-то сможет увидеть вместе.
Страшила-горничная, которую Валентина выловила в коридоре, погладила один из диоровских костюмов, которые они утром нашли на полу, и расхохотались, вспомнив сцену в магазине.
– Красный, – сказал Невский, когда они распаковали большой сверток.
– Красный так красный, – ответила, смеясь, Валентина и закружилась с костюмом в руках по гостиничному номеру.
В окна било утреннее солнце, врывался прохладный влажный воздух с ароматами горячего теста, булочек и мокрых истерзанных листьев, которыми была устлана земля. Хотя, скорее всего, Валентина сама придумала все эти запахи, потому что их номер находился на десятом этаже и вряд ли туда могли залететь эти свидетельства существования реальной жизни вокруг. Однако действительно пахло кофе, возможно, кто-то на этаже растворил его в кипятке, не желая спускаться в ресторан для завтрака.
– Я редко езжу на метро, – сказал Игорь, когда они, прижавшись друг к другу, мчались под землей в вагоне метро.
Свет, тьма, гул в ушах, бесстрастный голос диктора, объявляющего станции…
На Тверской зашли в кондитерскую, взяли печенье, шоколад и сели в скверике на Пушкинской площади. На скамейке, прижавшись друг к другу, томились неизведанным сильным чувством невозможности обладания прямо здесь, посередине Москвы. У Валентины кружилась голова, Невский же вообще не пошел на работу.
– Подожди минутку, мне надо срочно позвонить, – он ушел, а она, оставшись одна, почувствовала себя настолько брошенной и одинокой, что как будто бы только что заметила, что кроме Невского в мире существуют еще люди, которые с равнодушным видом проходят мимо, погруженные в свои мысли, и им нет никакого дела до девушки, сидящей на скамейке в ожидании мужчины.
«А вдруг он не придет?» От этой мысли у нее запылали щеки. Она испугалась, как ребенок, брошенный родителями в городе.
Поэтому, когда она вновь увидела его и поняла, что все это ей не приснилось и что она действительно провела ночь в гостинице с этим мужчиной, сердце ее учащенно забилось. В голове скопилось столько розовой и дурманящей мути, что захотелось ясности, определенности. Валентина уже собиралась сказать что-то Игорю, но он сел рядом с ней, обнял ее и нежно поцеловал в уголки губ.
– Мне как-то не по себе, – сказала она слегка охрипшим от волнения голосом. – А тебе?
– А я позвонил на работу и сказал, что заболел, чтобы начинали обзванивать всех без меня. Пусть собираются, Родиков все решит. У него светлая голова…
– Ты не пойдешь на работу?
– Я не могу. Даже, если бы я туда и пришел, то все равно от меня проку мало. Пойдем? – Он привел ее в Музей революции, где пряталось небольшое уютное кафе с тихой музыкой.
– Ты будешь салат?
– Буду.
– А пирожные?
– Тоже буду…
Они ели, пили, целовались на глазах у буфетчицы, яростно протирающей фужеры, затем снова ели и снова пили, целовались, а потом вышли из музея и пошли слоняться по улицам, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть друг на друга, обняться и так, в обнимку, идти дальше.
В полдень они оказались в Ботаническом саду. Воздух потемнел, небо заволокло тучами, на яркие пожелтевшие деревья словно накинули серый шелковый газ…
Они углубились в какие-то фантастические заросли, где прятались такие же сумасшедшие парочки влюбленных вроде них, и, оказавшись наедине с деревьями и кустами и не слыша человеческих голосов, долго целовались, испытывая друг друга на выносливость.
Когда начался дождь, они успели сесть в троллейбус и доехали до кинотеатра «Гавана», там, едва добежав до дверей, промокли, взяли билеты на последний ряд, как порочные школьники, и когда погас свет, Валентина пересела на колени Невского и сняла с себя жакет…
– Ты не знаешь, о чем был фильм? – спросила она его, когда спустя полтора часа они выходили из зрительного зала, приводя в порядок одежду. У Валентины подкашивались ноги, тело просило отдыха. Она хотела спать.
