Ей совсем стало не по себе, когда он цинично произнес:
— Единственное, я хотел бы только подстраховаться от того, чтобы твой отец, узнав о нашем браке, не пришел ко мне с брачным договором в одной руке и ружьем в другой.
Бросив на него презрительный взгляд, она фыркнула:
— Не волнуйся. Если даже мне и придется ему в кое в чем признаться, то твое имя при этом не прозвучит.
— Гм… — Дирк задумался. — Тогда я сам поговорю с ним.
Пораженная услышанным, Шона вытаращила глаза.
— Что ты сказал?
— Сказал, что я сам признаюсь ему во всем. Кто-то же должен это сделать. — Ее глаза были полны изумления, и это развеселило его. — Ну что ж, поскольку мы все выяснили, нам уже можно готовиться к свадьбе.
— К свадьбе?
Он что, издевается над ней?
— Да, — с легкостью в голосе сказал новоиспеченный жених. — Церковные колокола… гости… медовый месяц. В этом нет ничего необычного. Все так естественно.
Комок застрял у нее в горле.
— А… почему ты решил, что я хочу выйти за тебя замуж?
— Ну, ты же сама сказала, что обдумаешь мое предложение, если поймешь, что мои намерения серьезны. Да, я заявляю об этом со всей ответственностью, и мне безразлично, беременна ты или нет. Так уж случилось, что я влюбился в тебя. Теперь тебе решать…
Ее язык прилип к нёбу.
— Это… это для меня несколько неожиданно, Дирк. Ты… совсем не знаешь меня.
Господи! Как глупо! Неужели мне больше нечего ему сказать?
Дирк взял ее руку и поднес к губам.
— Шона, мне достаточно того, что я увидел сегодня. Ты смелая, гордая. — Он подмигнул и озорно добавил — И сексуальная.
Девушка с усилием проглотила комок в горле, не находя слов для ответа. Он ждал от нее решения, но его близость мешала ей сосредоточиться.
От него исходила какая-то энергия, которая завораживала ее, приводя в трепет.
— Хорошо, Дирк, — прошептала Шона, — я согласна стать твоей женой.
Он придвинулся к ней. Их долгий поцелуй был нежным, теплым. Она оттолкнула его, едва справляясь со своим дыханием.
Уставившись невидящим взором в лобовое стекло, она пробормотала:
— Не знаю, как отнесется к этому мой отец. Его единственная дочь выходит замуж за Макалистера! Его хватит удар.
Дирк мрачно кивнул:
— Все может быть. Моего отца тоже не очень обрадует такая перспектива. Но я уговорю его. В конце концов только нам решать нашу судьбу. Время динозавров прошло.
— Ты не знаешь Рори, — уныло проговорила Шона.
— Все понятно. Но он же умный человек, и если поймет, насколько сильны наши чувства, думаю, ему придется смириться. Со временем Рори должен смягчиться.
Она покачала головой.
— Со временем древесина дуба становится только тверже. Будет лучше, если я сама сначала поговорю с ним, подготовлю почву.
Дирк не ответил, но чем больше она об этом думала, тем сильнее становилась ее уверенность в своей правоте. Рори будет произносить пышные речи, неиствовать, топать ногами, но потом успокоится. Затем ненадолго надуется, будет глядеть исподлобья и бормотать о неблагодарности и вероломстве детей. Надо заготовить побольше виски. Отец выпьет стаканчик-другой — и все уладится. Господи, хоть бы это было так.
— Когда ты думаешь поговорить с ним? — спросила она Дирка. — Рори никогда не возвращается с аукциона раньше полуночи. Давай оставим этот разговор до завтра.
Дирк помедлил, и девушка испугалась, что он передумает, но, к ее облегчению, молодой человек решительно кивнул.
— Хорошо. Завтра утром. Скажи, что я буду у вас после завтрака.
Они поцеловались на прощание.
Шона вышла из машины, помахала рукой вслед удалявшейся машине и, взяв себя в руки, направилась к дому.
Увидев ее, Мораг всплеснула руками.
— Боже! Только сегодня утром я выстирала и выгладила это платье. У тебя такой вид, словно ты искупалась в болоте. Давай-ка переоденься, и я его поскорее выстираю.
— Все хорошо, Мораг. Я во всем виновата и поэтому не хочу взваливать на тебя лишнюю работу. Мне не трудно выстирать его самой.
Она налила себе чаю.
— Нет уж, — чопорно сказала Мораг, — ты госпожа в этом доме. Хорошенькое дельце, если кто-то услышит, что ты сама стираешь! И вообще… как ты смогла так испачкаться? Где ты пропадала весь день?
Девушка глубоко вздохнула. Мораг почувствует ложь за сотни миль даже в самую темную ночь.
— Ну так я лучше тебе все расскажу, чем тебе насплетничают, — проговорила Шона. — Мы были вместе с Дирком Макалистером.
Экономка недоверчиво посмотрела на свою воспитанницу.
— Это правда?
— Да. Он пригласил меня на ленч в отеле, а потом мы поехали на лодке на Пара Мор посмотреть на аварию его шлюпки.
— Но ведь был же страшный шторм.
— Он начался, когда мы уже приплыли к острову. А во время грозы мы укрылись на старой ферме.
Мораг испытующим взглядом посмотрела на ее измятое и запачканное платье, сморщила губы и кивнула:
— Да… На твоем месте я бы не стала ничего рассказывать отцу. Не думаю, что его это обрадует.
Шона долго стояла в душе, словно смывая с себя весь сегодняшний день, затем надела джинсы и свитер и спустилась на кухню, где Мораг уже накрыла на стол. С беспокойством, нетерпением Шона ожидала приезда отца. В какой-то момент девушке стало нестерпимо страшно, и она пожалела, что молния не попала в нее.
Свернувшись калачиком, Шона лежала на диване в библиотеке, когда в десять часов хлопнула входная дверь.
Отложив книгу, она вскочила, подбежала к отцу и поцеловала его в щеку. Его лицо было усталым и хмурым.
— Хочешь виски? — предложила она. — У тебя такой вид, словно тебе именно этого не хватает. Что нового на аукционе?
— Простая трата времени, — резко ответил Рори, — вот я и уехал раньше.
Он плюхнулся в кресло и взял протянутый ею большой бокал виски.
— Спасибо, малышка. Оставь эту бутылку. — Он сделал большой глоток, вздохнул и облизал губы, затем ласково посмотрел на нее. — Ты стала такой красивой. Как бы я хотел, чтобы твоя мать дожила до этого момента и увидела, какая ты взрослая. У тебя мои рыжие волосы, но когда я смотрю в твои глаза, я словно вижу ее. — Он вздохнул, осушил бокал и поставил его, чтобы снова наполнить. — Да, ты единственное, что осталось в моей жизни, ради чего мне хочется жить.
О Боже! Ну почему именно сегодня на него накатила сентиментальность?
Шона отвернулась, испугавшись, что он заметит душевную муку на ее лице. Она, его кровь и плоть, предает его. Рори не простит ей этого никогда. Но отступать было некуда.
Проглотив подступивший к горлу комок, она тихо сказала:
