Я аналитик, мисс…
– Талия.
– Талия. – Он буквально прошипел ее имя. – Это моя работа – изучить ситуацию и быстро оценить ее.
– Может быть, слишком быстро. На чем базируется ваша оценка? На том, что я взяла с собой всего одно платье, или на том, что я нервничала в вашем вертолете? – Она с вызовом подняла бровь, сама удивившись своей отваге. Обычно она избегала споров, но обычно она в них и не нуждалась. Она пребывала в коконе безопасности и уединения. Но ей вдруг захотелось расправить крылья. И, как ни удивительно, это придало ей сил. Уж лучше она выпрямится, чем снова залезет обратно в свое убежище. – Ну так что? – с вызовом спросила она, когда он промолчал в ответ. – На том или другом?
Ангелос откинулся в кресле.
– Я понял вас, – сказал он. Лицо его осталось невозмутимым. Конечно, было бы глупо ожидать от него извинений. – Но вы поймите мои опасения, – продолжал он. – Я доверил вам свою дочь, своего единственного ребенка.
– Конечно, я вас понимаю, – вздохнула Талия, и боевой дух ее испарился. – Если бы у меня была дочь, я бы чувствовала то же самое.
Ангелос нанял ее, совсем ничего о ней не зная. Он имел право быть подозрительным, и он имел право задавать ей вопросы. Она действительно что‑то скрывала от него, как он и подозревал. Возможно, если она признается в том, что интересуется книгой… но нет. Пусть сначала он получше узнает ее.
– Если вы хотите что‑то узнать обо мне, – сказала она, пытаясь улыбнуться, – тогда задавайте мне вопросы.
Некоторое время он изучающе смотрел на нее, и взгляд его был оценивающим и задумчивым. Талия с трудом сохранила спокойствие под его прямым и немигающим взглядом.
– Вы американка? – наконец сказал он, и она прерывисто выдохнула, услышав эти простые слова.
– Да.
– Откуда вы приехали?
– Из Нью‑Йорка.
Он медленно кивнул.
– Должно быть, вам двадцать пять лет. У вас была работа до этого?
– Да, у меня и сейчас есть работа. Я художница.
– Художница, – повторил он так, будто это не произвело на него никакого впечатления.
– Я пишу портреты, – пояснила Талия. – Выполняю заказы частных лиц.
– Я понял.
Интересно, что он понял, подумала она. Наверное, то, что она безработная, взбалмошная и легкомысленная, бездумно путешествующая по миру. Это было очень глупо – обижаться на его оценку, и все же Талия обижалась. Никто раньше так низко не оценивал ее. Она старательно трудилась, чтобы завоевать себе хорошую репутацию, и ее считали талантливой художницей. Ей ненавистна была мысль о том, что Ангелос считал ее взбалмошной женщиной.
– Вы сказали, что хотите помочь моей дочери, – сказал Ангелос. И снова прямо взглянул на нее, но она нашла в себе силы выдержать этот вопросительный взгляд, не прячась от его вопросов. Находиться под его пристальным вниманием было подобно тому, что стоять на пляже и смотреть, как на тебя надвигается мощная волна, готовая накрыть тебя с головой. – И как же вы можете ей помочь? – настойчиво спросил он.
– Став ее другом, – заявила Талия.
Их взгляды встретились.
– Я плачу вам не за это.
– Очень хорошо, – ответила Талия, постаравшись не дрогнуть под этим немигающим взглядом. – Может быть, вы скажете мне, за что конкретно вы будете мне платить. Ведь вы не сказали мне до сих пор, в чем будут состоять мои обязанности. – Он милостиво на секунду отвел от нее свой пронизывающий взгляд, и Талия, набравшись мужества, добавила: – Я не говорю уже о трудовом договоре, предоплате и других формальностях, если уж речь зашла о легкомысленности или, скажем, взбалмошности.
Ангелос вновь повернулся к ней, раздраженно раздув ноздри. Губы его сжались. Не слишком ли она далеко зашла, подумала Талия. На самом деле она не хотела, чтобы он ее уволил. Ей совершенно не хотелось вновь садиться в этот страшный вертолет. Но она не могла сдержаться, чтобы слегка не кольнуть его. Если бы Ангелос Мена был другим человеком, может быть, он улыбнулся бы ее шутке.
На секунду Талия представила себе, как смягчается этот суровый взгляд, чувственные губы изгибаются в ответной улыбке, твердое тело расслабляется, подавшись к ней, – и почувствовала странный всплеск внизу живота. Приложив к нему руку, она попыталась успокоить этих внезапно встрепенувшихся бабочек. Лучше его не дразнить. Он еще больше ожесточается.
– Очень хорошо, – процедил он сквозь зубы. – Буду счастлив изложить вам детали. Вы будете компаньонкой моей дочери, и вы должны будете вести с ней содержательные разговоры и заниматься с ней развивающими играми, когда у нее не будет уроков.
– А когда у нее уроки?
– Учительница приезжает утром каждый день, на несколько часов до ланча.
– Разве она не может ходить в близлежащую школу? – спросила Талия. – На острове Наксос, например? Чтобы общаться с другими детьми?
– Она предпочитает жить на острове. – Ангелос сказал это тоном не терпящим возражений, что означало конец разговора, но Талия все равно продолжала задавать вопросы.
– И это все из‑за шрамов? – тихо спросила она, и Ангелос напрягся.
– А что с ее шрамами?
– Я заметила, что она стыдится их, – осторожно сказала Талия. – И это нормально для любого ребенка.
Ангелос колебался, и в этот момент, когда возникло молчание, вошла Мария, чтобы убрать грязные тарелки. Талия поблагодарила ее на ломаном греческом, и женщина, кивнув, ушла. Интересно, примет ли ее когда‑нибудь экономка? Талия чувствовала, что женщина отнеслась к ней с подозрением с самого начала, как только она вошла в дом. Это был еще один человек, который скептически отнесся к ней.
– София получила ожоги, когда была еще маленькой, – отрывисто сказал Ангелос.
Талия открыла рот, чтобы ответить, но он прервал ее.
– Это для нее очень болезненное воспоминание. Мы не обсуждаем этот случай. Никогда.
Долгую секунду Ангелос смотрел в ее глаза, и во рту у Талии пересохло. Взгляд его был жестким. Послание было принято.
Мария принесла горячее, и Талия поняла, что шанс поговорить о пожаре, если вообще был такой шанс, оказался упущен. Ангелос явно не хотел поднимать эту тему, а Талия не отваживалась настаивать на этом.
И все же мысли Талии крутились вокруг этой новой информации, когда Мария расставляла перед ними тарелки с тушеным ягненком. В доме был пожар? Был ли в это время там Ангелос? А что случилось с его женой? Талия даже и не думала о его жене, потому что было ясно, что в этом доме нет никакой женщины. Талия знала, как выглядел дом, где нет матери, она чувствовала это. И поэтому ее симпатия к Софии еще больше возрастала. И эта симпатия
