едва мне знаком, а я прикасаюсь к нему так, как прикасалась когда-то к Глебу. Помогаю Гурову избавиться от колкой щетины, когда это не так важно, как, например, чистка зубов или принятие душа. Ну, подумаешь, походил бы неделю-другую небритым. Не конец света. Не умер бы. И я бы сейчас не занималась тем, чем не должна была заниматься вовсе.
— Что с вами? — спрашивает он, когда я заканчиваю бритье и споласкиваю под водой руки. — Я перегнул с просьбой?
— Все нормально, — вытираю полотенцем насухо, — надеюсь, теперь вы чувствуете себя более комфортно?
— Без сомнения.
— Я рада.
— Постойте, — вновь останавливает он, когда я намереваюсь выбраться из этого места. На сегодня Гурова с его дурманящей близостью достаточно. — Спасибо.
— Будьте здоровы.
— Я так понимаю, Вера Николаевна, что спустя несколько часов — конец вашего рабочего дня?
Стоя к нему вполоборота, я гляжу на мужчину через плечо и просто киваю головой в ответ. Гладковыбритый Гуров — это не тот Гуров, которого я впервые увидела. Теперь он выглядит моложе, но кучерявые волосы на голове находятся все в том же хаосе. Глаза те же и также блестят. Лишь уголки его рта опущены в огорчении.
Держусь за ручку двери, чтобы в любой момент открыть ее и сбежать от Олега наряду с мыслями о нем.
— Что ж, я буду скучать, — доносится до меня его чуть хрипловатый голос.
— Уверяю, скучать вам долго не придётся, — говорю ему, выходя из палаты.
Следующим вечером меня ожидает ночное дежурство, и дай Бог провести его спокойно, подальше от этой комнаты и её пациента. Иначе… Иначе, он полностью завладеет моим воображением и мыслями. И следующий орган, который попадет под его удар, будет мое сердце.
Гуров больше не беспокоит. Как ни странно. Олег Викторович как будто чувствует мое настроение и не дергает по всяким мелочам, как делал раньше. Вопрос: беспокоит ли теперь это меня? Особенно после того, как на следующий день на посту обнаруживаю букет цветов, с прикрепленной к нему карточкой, на которой написано аккуратным почерком: «Вы говорили, что мне не придётся долго скучать. Как бы не так: прошлая ночь оказалась длинной и невыносимой, а нынешний день — серым и тоскливым без вас. Доброго вечера, Вера».
Денек сегодня выдается по-настоящему зимним, и это радует. Пользуясь моментом, я гуляю со Снежком в нашем с ним излюбленном месте — парке, где установлена огромная, пышная елка, наряженная в различные модные украшения и гирлянды. Здесь замечательно: днем детишки водят хороводы, вечером — прогуливающиеся парочки фотографируются, наслаждаясь обществом друг друга. И снег… В этом году его столько много, что, кажется, наиграться им и налюбоваться чудом природы хватит всем. Всякий раз мое внимание привлекает неподалеку расположенный каток, где вечером, а иногда и поздней ночью, красиво катается на коньках девушка. Не знаю, настоящая ли она фигуристка или любительница, но вырисовывает круги и линии профессионально и умело. Каждый раз засматриваюсь, погружаясь в ее талантливое исполнение танца.
— Снежок, лови! — бросаю собаке небольшой шарик, слепленный из снега. Пес послушно повторяет траекторию полета снежка, быстро перебирая лапами по ослепительно-белым крупицам. Когда он настигает приземлившийся ком, продолжает игру, катая шарик носом и подбивая лапкой. Я стою и наблюдаю за его ребячеством, пока снежинки медленно кружатся, напоминая о жизни: она есть и продолжается, пусть даже в таком, казалось бы, обыкновенном счастье.
Не перестаю благодарить судьбу за встречу с этим чудесным мохнатым четвероногим другом. На данный момент он для меня все. Раньше я хотела быстрее убежать с работы домой, чтобы побыть в одиночестве, скрыться от всех и забыть бесконечные больничные будни. Теперь же лечу к нему на крыльях домой, к своему Снежку. Знаю, что поступаю и продолжаю поступать не лучшим образом, скрывая находку. Возможно, собаку оплакивают, думая, что она погибла, когда на самом деле жива, только находится далеко от дома. Успокаивает одно: Снежок прибился ко мне, постоянно рядом, ни разу не укусил, не облаял, не убежал, и гуляю я с ним всегда без поводка, доверяя его выбору. А если он не помнит своего настоящего хозяина? Или не хочет к нему возвращаться? Все может быть.
В последнее время я иду на работу с ощущением легкости и окрыления. Думаю, здесь не стоит долго объяснять, почему. Причина всему Олег Викторович. Тот самый Олег Викторович, которого несколько дней назад я старалась избегать, на которого по-детски сердилась и … Противостоять его обаянию, доброте, порядочности оказалось невозможным. И все это не после подаренного им букета, принесенного курьером из местного цветочного магазина. Я и раньше получала цветы, пусть в последний раз это была давно. На день медика, кажется. Здесь совсем другой случай и повод совершенно иной. Я ничего особенного для Гурова не делаю, всего лишь помогаю ему, как и остальным своим пациентам, вернуться к нормальной полноценной жизни. Он влияет на меня по-особенному, я это чувствую. Заставляет улыбаться и желать видеть его чаще обычного. Я все равно ничего не знаю о нем, да и не должна ничего знать, кроме эпикриза и методики лечения, но каждый раз, думая о том, что он может мне нравиться, я вздыхаю. Больно. Будет больно, когда мы распрощаемся. Лучше в день его выписки не быть на работе и не попадаться на глаза. Нелегко будет сказать «до свидания, Олег Викторович, всего вам хорошего», так же как попрощаться со Снежком. Как бы там ни было, мои счастливые дни в их обществе сочтены.
Пока пес резвиться в сугробах снега, я отвлечена воспоминаниями о вчерашнем времяпрепровождении в компании одного пациента. Сижу на скамейке в скверике, и улыбка на моих губах не сходит вот уже полчаса прогулки.
«— У вас, должно быть, амнезия, Олег Викторович. Вы забыли принять таблетки, — заходя к нему в палату, я замечаю, что лекарства, выданные в обеденное время, лежат не тронутыми.
— Вы же медик, Вера Николаевна, должны знать определение этого термина.
— Тогда, как вас заставить их вовремя выпить?
— Навещайте меня чаще.
— Чаще уже некуда, простите.
— Ваше ежеминутное присутствие будет напоминать мне о вас, как об одной прекрасной медсестре этой больницы, и заодно о таблетках… — Он тихонько посмеивается.
— Я же говорю, у вас амнезия, — поддерживаю его смех.
— Наоборот, — Гуров перестает смеяться и становится
