был почти на седьмом небе, внезапно отлип и поднялся, сел на колени между доверчиво раскинутых Васькиных ног.
— Вася, — его голос угрожающе дрожал.
— Да? — шепнул Васька.
— Ты понимаешь, что я сейчас тебя выебу? — Вася кивнул. — Что я уже не остановлюсь, пока не покрою тебя с узлом и не вытрахаю из тебя всю душу?
В анус внезапно что-то проникло, вызывая дискомфорт, и Васька распахнул глаза. Он увидел Вову, дикого, потного, такого желанного.
— Это только два, — прохрипел он, начав сношать Ваську пальцами и удерживая его взгляд своим. — Тебе нравится?
— Мне… — Васька охнул от особо чувствительного толчка. — Мне нравишься ты. — Он облизал засохшие губы. — Поцелуй меня.
Вова улыбнулся безумной улыбкой.
— Потерпи ещё пару минут, пока я тебя растяну. Тогда поцелую. Моя жадная, узкая дырочка… Хочешь третий?
— Да, пожалуйста… — прохрипел Васька. Пальцы внутри уже не приносили боли, а только удовольствие. Третий палец пошёл легче. Вова потрахивал его рукой, и между ягодиц пошло хлюпало.
— Готов? — наконец спросил он, вытаскивая пальцы. Вася кивнул, но Вова уже этого не видел. Весь его жадный взгляд был обращён в то местечко, где крупная головка ласкала расслабившийся вход.
Когда Вова плавно задвинул ему по самые яйца, у Васьки из глаз полетели искры. Было больно и было сладко. Он захрипел, хватаясь за любовника, и получил глубокий, полный ласки поцелуй, который длился так долго, как Вова давал ему привыкнуть к своему елдаку в заднице.
Потом они долго сношались, как два диких зверя, кусались, царапались и рычали. Вовин член ходил как поршень, заставляя Ваську орать от удовольствия, изгибаясь в спине и сминая простыни.
— Моя омежка… мой дикий котёнок… — исступлённо шептал Вова на ухо, пока Васька бился в оргазменных судорогах, сжимая его талию сильными ногами. Сам он, как обещал, вязать Ваську узлом не стал, может быть, пожалел, а скорее просто вспомнил, что не надел резину, поэтому вытащил и додрочил своему омеге на живот.
Вася тихонечко заскулил, требуя ласки, и Вова лёг, обняв его со спины. Так и заснули.
— А он мне и говорит: я те ща ебало снесу, а я ему…
Васька, состроив умильное лицо, любовался старшим внуком. Внешним видом Андрей до безобразия напоминал своего альфа-дедка: такой же чернявый, такой же смуглый, такой же худосочный, такой же прохвост. Короче говоря, ностальгия в чистом виде.
— …и короче я давай такой типа ему морду бить, а Антошенька тут как тут выбежал…
…а вот по речевым навыкам внучок скорее напоминал Ваське Ваську.
— …мой соулмейт.
— Чё? — Васька внезапно вышел из мыслей об обещанном Вовчиком шашлыке на ужин и о подскочивших ценах на травки для потенции.
Слово "соулмейт", знакомое из детских сказок и позабытое ещё до полового созревания врезалось в мозг, в сердечко и куда-то пониже, о чём, как уверяли многочисленные соседи по дачному участку, приличные деды не говорят. В член, короче. Кто сказал, что Вася — приличный дед?
— Антоха — мой соулмейт говорю… деда, да куда ты..?
Когда на чердаке внезапно возник тяжелодышащий уже-писят-лет-как-супруг, Владимир Иваныч выронил ключ на шестнадцать из подаренного на очередной юбилей набора. Глаза у Васька были раскрытыми до предела и налитыми яростью.
— Ах ты, с-сука!
Владимир Иваныч довольно резво для своего почтенного возраста уклонился от летящего в него тяжёлого предмета, судя по запаху и по стено-пробивной способности — кекса Васькиного приготовления. А вот заверещал Владимир Иваныч, не как альфа восьмидесяти с хуем лет, а как истеричная школьница. И тут же заржал, как конь, и, как конь же, больно укусил супруга за ляшку.
— Ты-ы-ы-ы… — взвыл омега уже не яростно, а обиженно, потирая жопу. — Ты-ы-ы… — Казалось, он сейчас расплачется, но Владимир Иваныч в душе не ведал, где он мог так накосячить. Вроде и картошку полил, и собаку покормил, и младшему внуку пиздюлей наставил, и шашлыки замутить обещал…
— Прелесть моя, цветочек… — засюсюкал он, заворачивая недовольного мужа в объятия. — Король моих чресел…
Васька позволил уломать себя на обнимашки, но сидел на коленках альфы (а коленки-то болят, между прочим!) набычившись. Бычку Вася включал регулярно с первого дня знакомства и до сих пор, и это Владимира Иваныча несказанно умиляло.
— Чем я провинился перед моим светом в окошке? — пел Владимир Иваныч и злобно зыркнул на замаячившего в дверном проёме внука, мол, сыбись, пока я добрый.
— Вован, блять! — развёл руками его уже-не-совсем-рыжий омега. — Почему ты мне не сказал?
— Не сказал что, мой нежный бутончик?
— Соулмейты!
— О, — Владимир Ивыныч не нашёлся с ответом. — Да я и забыл уже, мой пирожок с голубятинкой. Думал, ты сам допрешь. Кто ж знал, что ты такой тупенький… — весёлое хихикание прервал удар локтём по солнышку. — Не кипишуй, барбариска, ну не сказал я, и что? Я вон даже твоему папе сказал, чтобы он тебя мне доверил, маме твоей сказал, чтоб понравится. А тебе думал, скажу, когда предложение делать буду. Да че-то как-то завертелось всё, закрутилось… Кольцо в головоломку засунул… думал, потом ты типа её откроешь и ебать романтика будет.
Вася посмотрел на него как на дебила.
— Код говори, — приказал.
— От чего?
— От головоломки.
— А-а… так ты её ещё не выбросил, мой тигрёнок?
— Не. Подарок же.
Владимир Иваныч задохнулся в приступе счастья. Он то все эти годы считал, что его омега — неромантичный сухарь! А он хранил бесполезную головоломку, его первый подарок!
— Код — дата нашей первой встречи…
— Я ебу что ли, какое там число было.
Вася посмотрел на него раздраженно, и улыбка на лице Владимира Иваныча закисла. Он и сам не помнил.
В итоге Вася притащил головоломку, которую хранил то в ящике, то в кармане, то в сумке, они вместе со старшим и младшим внуками наперепробовали с десяток дат, заебались, особенно мелкий, и Андрей предложил разъебать головоломку к хуям. Так и сказал, кого стесняться, все свои. Притащил дрель, молоток, ещё какие-то инструменты юного пыточных дел мастера, и распечатал, наконец, эту доисторическую коробочку. А затем довольно протянул омега-деду дорогущее пафосное кольцо с ебанистическими брюликами со словами "ебать, ты, деда, пижон", на что Вован улыбнулся, как главный лев на прайде, и ответил: "учись, пездюк".
Васька нацепил кольцо не на палец (не с бриллиантами же грядки копать), а на шею и романтично прошептал Вовану на ушко, пока они сидели у костра с потомками:
— Пошли в дом, ебать тебя буду.
Владимир Иваныч сглотнул вязкую слюну, но не от страха, а от предвкушения. С тех пор, как Васька
