думала, что ты позволишь себе напиться, — холодно парировала Микаса, столкнувшись с поблескивающими глазами, с фальшивым интересом смотрящими на нее сквозь темные ресницы.
Он растянул рот в хитром оскале, потянувшись к бутылке, стоящей в центре стола. В нос ударил до боли знакомый запах мыла с нотками пота, и она судорожно выдохнула, отклоняясь назад в нежелании вновь контактировать с братом физически.
Хотелось сбежать.
Общество Эрена будто обнажало старую обиду, только-только затянувшуюся уродливым рубцом где-то в сердце.
Не задавая вопросов, он наполнил и ее бокал, расплескивая вино по столу, отчего въедливые красные капли брызнули на белую рубашку Микасы, расползаясь бесформенными кляксами. Она не сдержала недовольного вздоха и, отсев от него, осмотрелась: тонкая струйка устремилась к краю стола между ними, словно отделяя.
— Ты потеряла мой шарф? — Эрен поднес бокал к губам, и, не сводя с нее прищуренный, плутоватый взгляд, долгими тягучими глотками выпил вино.
Прозвучавший вопрос застал Микасу врасплох. Стоило ей снять самую дорогую вещь на свете тогда, четыре месяца назад у кабинета капитана, как желание надеть шарф не появлялось вовсе. Своим решением она перерезала невидимые алые нити, связывавшие ее с Эреном большую часть жизни: удушающее чувство привязанности пропало, позволяя, наконец, почувствовать вкус свободы.
— Показалось, что это будет лишним.
— Я всегда думал, что ты даже спишь, не снимая его, — в низком голосе послышались насмешливые нотки.
Раздражение внезапно пробежалось горячей волной по груди, пробралось под самую кожу, вспыхивая за ребрами неконтролируемым пожаром.
— Я уже ответила… — прошипела Микаса, но тут же осеклась, делая глубокий вдох, — на твой вопрос. Мне нечего добавить.
Какое-то время Эрен сидел неподвижно, пристально всматриваясь в ее лицо, а затем, склонившись к уху Аккерман, тихо добавил:
— Мне нравилось видеть его на тебе.
С грохотом поставив пустой бокал, он поднялся из-за стола и, пьяно покачиваясь, двинулся в сторону выхода. Чувство тошноты усилилось, и Микаса поморщилась, медленно вставая с лавочки — разговор с Эреном будто отнял все силы.
Ноги тут же налились пульсирующей тяжестью, отказываясь слушаться: она опустила голову, отчего перед глазами поплыло, и попыталась сделать осторожный шаг, ощущая, как собственное тело невольно кренится в сторону.
Коридор встретил ее прохладой и долгожданной пустотой. Все кадеты находились в столовой, включая дежурных, поэтому на пути к выходу во двор ей никто не встретился.
Обняв себя за плечи, Микаса ступила за порог: морозный ветер швырнул в лицо снежинки, укусившие разгоряченные щеки холодом. Даже здесь слышались отголоски «вечеринки»: кто-то громко разговаривал, кто-то заливисто смеялся, а затем и вовсе раздался треск разбитого стекла.
Ледяной воздух остужал пожар, разгоревшийся внутри, разгонял путающиеся от вина мысли. Здесь, в темноте террасы, было так умиротворенно, что Микаса, наконец, позволила себе дышать полной грудью. Она почувствовала себя в безопасности, зная, что никто не потревожит ее здесь, так как все были слишком увлечены празднованием, переросшим в откровенную пьянку.
Не хотелось думать ни об Эрене, ни о титанах, ни о предстоящих миссиях. Все показалось ей вдруг таким пустым и бессмысленным, словно ее маленький мирок выкрасили в серые краски. Горькое осознание, что им с братом не по пути, отдалось слабым саднением, и она опустила ладонь на грудь в попытке выдавить из своих ребер эту тоску, мучающую ее с самого детства. Микаса так долго грезила о его внимании и защите, что теперь, когда уже ей хотелось воздвигнуть между ними непреодолимую ледяную стену, собственное безразличие казалось чем-то чуждым. Былая привязанность медленно, но верно угасала, и в его присутствии сердце больше не трепетало от нежности и желания броситься на передовую.
Ветер закручивал снежинки в замысловатые вихри, морозный, до жжения в легких свежий, но Микасе отчего-то было ни холодно, ни жарко, словно ее кожа потеряла любую чувствительность.
Она взглянула на свои ботинки, погруженные в хрустящее белое крошево, затем оглянула двор и затуманенный взгляд зацепился за темную фигуру, устремляющуюся к замку. Прищурившись, Микаса ступила вперед и уперлась ладонями в припорошенные снегом перила. По мере того как незнакомец приближался, на лице четкими штрихами прорисовывались знакомые черты: прилипшие к вискам и лбу темные пряди, задумчиво нахмуренные брови, тонкая линия носа, поджатые губы. Капитан Леви небрежно стряхивал налипшие на пальто снежинки, торопливо ступая по сугробам, но в какой-то момент, словно ощутив на себе пристальный взгляд, остановился и поднял голову.
Микаса выпрямилась, растирая замершими ладонями прохладную влагу. Пытливые глаза проследовали от ее волос к лицу, пылающему от смущения, к облепившей тело рубашке. Ей стало неловко за свое состояние и внешний вид; в голове мелькнула мысль позорно ретироваться, но капитан, словно почувствовав это трусливое намерение, зашагал в сторону входа, не оставив другого выбора, кроме как остаться.
С каждой минуемой им ступенькой лестницы сердце Микасы пропускало гулкий удар. Она так страстно желала увидеть его весь вечер, даже не зная, зачем, что теперь, когда он так неожиданно сместил все внимание и мысли на свою персону, Аккерман не понимала, что делать.
— И что ты тут стоишь в такую погоду в одной рубашке, идиотка? — Микасе показалось, что капитан пытался скрыть усталость в голосе за напускным недовольством, — и выглядишь… — он брезгливо оглядел ее с ног до головы, задерживая взгляд на участке рубашки, заляпанном вином, — отвратительно.
Последнее слово донеслось будто сквозь толщу воды: удары собственного сердца отдавались в голове оглушительным грохотом. Аккерман разлепила сухие губы, выдыхая облачко пара, отчаянно цепляясь за ускользающую мысль, когда взгляд невольно опустился на его шею, прикрытую темной тканью.
Вблизи стало понятно: тот самый шарф, что Микаса подарила капитану в ночь на день рождения. Он действительно надел его, всецело приняв ее скромный подарок, и от осознания этого девушку охватил горячий трепет. Микаса с силой прикусила нижнюю губу, сдерживая неприлично довольную, пьяную улыбку.
— Ты пила? — помедлив, спросил он, пряча руки в карманах пальто.
Улыбка никак не сходила с губ, от неловкости щеки вспыхнули сильнее. Опустись снежинка на кожу ее лица — растаяла бы с шипящим звуком.
— Да.
— Идти можешь?
— Наверное, нет.
Капитан кивнул, и ладонь, нагретая теплом кармана, опустилась на ее плечо, а затем он слегка приобнял Микасу, аккуратно подталкивая в сторону распахнутой двери. Только сейчас она поняла, насколько промерзла в колючем зимнем ветре: к источающему жар телу капитана хотелось отчаянно прижаться и не дышать, лишь бы это тепло продолжало согревать кожу, лишь бы продлить драгоценный момент встречи с ним.
В коридоре, по сравнению с улицей, было слишком жарко. Пламя факелов испускало оранжевое свечение, от которого почему-то слезились глаза.
Подняв голову,
