– И если бы она… если бы она не была беременной, ты бы на ней не женился?
Он в душе клял себя за то, что дал втянуть себя в это разбирательство. Никогда он не говорил так откровенно ни с одной женщиной. Зачем он все это ей рассказывает? Правда может только обидеть ее. Зачем что-то выяснять, если уже ничего не изменить…
– Мне кажется, наш разговор зашел слишком далеко. – Он попытался мягко остановить ее.
– Нет, я хочу знать, – не унималась Эвелина.
– Да ты ведь сама догадываешься об ответе, правда?
– Так, значит, ты не любил ее? – выдохнула Эвелина в гневе. – Ты женился на ней, но не любил ее.
– Ты задаешь неприличные вопросы!
– Почему же неприличные? Может быть, сложные, но никак не неприличные.
Он ответил не сразу.
– Я не уверен, знаю ли я, что такое любовь. А ты-то сама знаешь? – Не дождавшись ответа на свой вопрос, он помолчал немного, а затем продолжил: – Но Ванесса была беременна, и моим долгом было жениться на ней. Я нес за нее ответственность.
Долг. Ответственность. Это были не те слова, которые должен был бы произносить мужчина, только что потерявший любимую жену.
– А она знала об этом? Что ты женишься на ней из чувства долга? Поэтому она была так несчастна?
– Все! Вопрос закрыт! Больше эта тема не обсуждается.
Алессандро даже хлопнул рукой по столу.
– Доедай наконец свой суп, Эвелина, – сказал он более мягко.
Она опять хотела возразить, но Алессандро так на нее взглянул, что она решила на некоторое время воздержаться от дальнейшего обсуждения. И так она узнала более чем достаточно. Не стоит сейчас раздражать Алессандро сверх меры, ведь ей еще нужно добиться возможности общаться с племянником. Ведь она обещала бабушке…
Эвелина снова взялась за ложку и неожиданно для себя поняла, что и вправду голодна. Суп был великолепен. За ним последовал омлет, украшенный всевозможной зеленью, и открытый пирог с фруктами. Эвелина доела все до крошки и, только когда закончила трапезу, обнаружила, что Алессандро внимательно наблюдает за ней.
– Ты основательно проголодалась, – удивленно произнес он.
Эвелина попыталась вспомнить, когда же она нормально обедала последний раз, но так и не смогла. Видимо, это было два дня назад, еще до этого злополучного звонка.
– У меня в последнее время совсем не было аппетита.
Алессандро положил салфетку на стол и встал.
– А теперь тебе пора спать, Лина.
– Но ты обещал, что дашь мне увидеть Ренцо. Пожалуйста, – взмолилась она.
Алессандро предпочел бы, чтобы она сделала это утром. В этот поздний час она казалась такой бледной и хрупкой, что могла в любую минуту упасть в обморок… Хорошо бы, в его объятия… Да, против этого он совсем не возражал бы.
Но по ее решительно вздернутому носику он понял, что она не намерена отступать. Алессандро вздохнул и согласился.
Эвелина поднималась за ним на второй этаж, чувствуя угрызения совести из-за того, что не могла оторвать глаз от гармоничных движений его тела. Она не должна чувствовать ничего подобного к нему. Тем более сейчас. Она-то думала, что эта тяга к нему покинула ее сто лет назад, уступив место безразличию. И куда же подевалось теперь это безразличие? Ох, как это трудно – управлять своими чувствами!
Они прошли через множество коридоров, пока не оказались у плотно закрытой двери. Алессандро остановился и тихо предупредил:
– Постарайся не разбудить его, веди себя очень тихо. Ренцо в последнее время плохо спит, так что мы не должны его потревожить.
– Ничего удивительного, что он плохо спит, – прошептала Эвелина. – Дети все инстинктивно чувствуют. Он, должно быть, ужасно скучает по маме.
Алессандро как будто что-то хотел сказать ей, но потом передумал и приложил палец к губам.
– Тише. Пойдем.
Они беззвучно вошли в комнату, будто родители в роли Деда Мороза, прячущие до поры подарки, и Эвелина очутилась перед большой старомодной детской кроваткой.
Последний раз она видела Ренцо после крестин, когда ему было всего несколько недель. Конечно, у нее были немногочисленные фотографии, которые присылала Ванесса. На последней из них Ренцо был год.
Но ничто не могло подготовить ее к этому трогательному зрелищу – ребенок Ванессы, спящий в своей кроватке, в плену сладких детских снов, безразличный к радостям и горестям взрослых.
Его розовые губки были обиженно надуты, а густые ресницы, как два ангельских крыла, оттеняли детскую припухлость щечек, на которых, как показалось Эвелине, засохли следы слез. Его волосики казались абсолютно черными на фоне белоснежной подушки.
Такое невинное и беззащитное дитя! На глазах Эвелины выступили слезы. Ребенок проснется утром, будет искать маму, не найдет ее и станет плакать. И никто, никто из взрослых не сможет понять причину его плохого настроения. Бедный, бедный Ренцо!
Эвелина машинально протянула руку, чтобы убрать прядь волос с его лица, но в ту же секунду ее ладонь очутилась в сильной руке Алессандро, сжавшей ее железной хваткой. И прежде чем она успела что-либо сказать, он бесцеремонно вытолкал ее из комнаты и тихо закрыл за собой дверь.
Он не торопился отпускать ее руку, и она так же явственно чувствовала, как его сильные пальцы до боли сжимают ее кисть, как она ощущала почти осязаемый гнев, который пылал в его глазах.
Каждая клеточка ее тела кричала, что вот он, Алессандро, так близко. Протяни руку и притронься, утони в его объятиях, выплачь на его груди все твои слезы.
– Я ведь просил тебя быть осторожной с ребенком, – взбешенно прошипел Алессандро, скрежеща зубами. – Ты что, хотела, чтобы всю оставшуюся ночь мы успокаивали плачущего малыша?
– Я сделала это машинально, я не думала… – неловко попробовала оправдаться Эвелина, отнимая руку и пытаясь унять участившийся пульс.
– Конечно же, ты не думала!
Ему внезапно нестерпимо захотелось приласкать ее, поцеловать в эти дрожащие губы, и это почему-то разъярило его еще больше.
– Тогда подумай! Ренцо – не игрушка, а ребенок. Ты не можешь будить его среди ночи только потому, что тебе этого хочется. Ты должна думать прежде всего о его потребностях и нуждах, а не о своих побуждениях!
Эвелина с ненавистью посмотрела на Алессандро. Ей с таким трудом удавалось прятать от него свою неприязнь. Он же, похоже, вовсе не собирался скрывать свои чувства по отношению к ней.
В целях безопасности она сделала шаг назад и спрятала руку за спину, чтобы он снова не схватил ее.
– Спокойной ночи, Алессандро, – сказала она холодно.
Глава 4
Алессандро смотрел на печально склоненную светловолосую головку и думал о том, какой юной выглядит Эвелина в черном.
– Лина?
Она недоуменно посмотрела на него отсутствующим взглядом.
Алессандро протянул ей крошечную чашечку густого кофе, такого же черного, как и его глаза.
В каком-то глубоком оцепенении она кивнула ему и молча взяла чашку. Большую часть дня она провела, словно самолет на автопилоте, как автомат следуя за гробом, доверху засыпанном цветами.
Эвелина выпила кофе, почти не разжимая губ. Девушка казалась такой хрупкой в большом кресле, в которое ее усадил Алессандро. Она осунулась, и на ее бледном лице остались одни глаза – голубые, огромные как блюдца.
Алессандро вздохнул с облегчением, чувствуя, как напряжение постепенно уходит из него. Тяжелый день подходил к концу. Похороны получились торжественными и печальными. Четыре священника отслужили панихиду, на службе присутствовали все его родные и некоторые друзья Ванессы. Церковь была просто завалена цветами.
– Тебе уже получше? – участливо спросил Алессандро.
– Да.
Эвелина была рада, что все это наконец закончилось. Эта страница ее жизни уже закрыта. Она и сама не знала, как ей удалось пережить этот день.
В церкви было много родственников и друзей Алессандро. Его родители прибыли из Рима, и только недавно машина отвезла их в аэропорт. Опоздав к началу службы, пришла группка чрезмерно разодетых жизнерадостных молодых людей и девушек. Это, как мрачно объяснил Алессандро, была «клика» Ванессы.
