Выражаю благодарность
Хансу-Георгу Шнааку за помощь в переводе на немецкий язык.
Любовь — это плоть и кровь.
Цвет, собственной кровью полит.
Вы думаете, любовь — Беседовать через столик?
Часочек — и по домам?
Как те господа и дамы?
Любовь, это значит… —
Храм?
Дитя, замените шрамом
На шраме! — Под взглядом слуг И бражников?
Я без звука: «Любовь — это значит лук, Натянутый лук: разлука».
Марина Цветаева
В мире, где вечно все меняется, где одна секунда не похожа на другую и где, как утверждают знатоки, нельзя войти дважды в одну и ту же реку, глупо рассчитывать на постоянство. Любовь так же переменчива. Каждую секунду рождаясь, через мгновение умирает, чтобы появиться вновь. Мы же тянем на себя одеяло стабильности, порой не замечая, что все давно уже другое и для сохранения прежнего надо приложить вдвое больше усилий. Тут-то и рождается искушение все бросить и начать иную историю. Но пока не завершится старое, новое не придет, в полный сосуд воду не налить. История любви каждому выдается своя, и надо иметь терпение дослушать ее до конца.
Глава 1
Город радости и грусти
Я счастлива.
Странно испытывать такое чувство. Обычно счастье осознается в прошедшем времени. Сравниваешь с настоящим днем и понимаешь — счастье БЫЛО. Сейчас же оно у меня ЕСТЬ. Я держу его в ладони, и оно переливается искрящимися бликами — вот оно счастье, со мной, во мне.
По утрам, когда я открываю глаза, надо мной распахивается голубое небо. Макс осторожно целует меня. Губы его по сравнению с вчерашним днем как будто теплее. Хотя у вампиров вряд ли есть что-то стабильнее температуры тела (равна температуре окружающей среды) да равномерного биения сердца.
— Макс!
— Не шевелись…
Я не только рукой не шевельну, а еще и глаза закрою.
Он стал осторожно отводить волосы с моего лба. Я чувствовала его легкие прикосновения, щекотное перемещение прядей. Сейчас он их художественно разложит на подушке, а потом будет фотографировать. В его ноуте тысяча папок с моими фотками. Каждый день меняется экранная заставка. Себя фотографировать не дает. Но иногда и вампиры отвлекаются.
Нырнула под одеяло, сгруппировалась, выбираясь к ногам кровати.
Щелк, щелк, щелк — заработал фотоаппарат. Если не поставил спортивный режим, все смажется.
Метнула в него подушку.
Щелк, щелк, щелк.
Кувыркнулась через низкую спинку.
— Замечательно!
Я растянулась на мягком ковре, раскинула руки. Бретелька ночнушки сползла с плеча. Потянулась поправить ее. На пальце почувствовала так и не ставшее привычным кольцо, поднесла его к губам.
Щелк, щелк, щелк…
— Смотри!
Макс перекинул ремешок на руку, разворачивая фотоаппарат экраном ко мне.
Разметавшиеся волосы легли на лицо, сквозь них смотрят еще сонные глаза, в зрачке искорка-веселинка. Моя рука, ладонь с линиями судьбы, на пальце темнеет кольцо.
А вот Макс свое не носит. Говорит, неудобно. Прикрепил к цепочке, намотал на руку. Эстет!
Я вновь вгляделась в экран аппарата, где один кадр сменял другой.
Пожалуй, надо часть фоток отсюда удалить. Здесь от меня половина. А тут я вышла не очень.
Осторожно взяла у Макса фотик. Тяжелый. Здоровый. Со съемным объективом. Но зато картинки делает замечательные. Покрутила колесико, прогоняя снимки. Макс провел пальцем по моему локтю, потом пошел выше, опустил ладонь на плечо, посадил на место сползшую бретельку.
Было щекотно. Я дернулась. Макс сильнее надавил на плечо. Руки сами легли на боковые планки фотоаппарата, палец скользнул к кнопке.
Щелк, щелк, щелк.
Макс клонился ко мне, а я нажимала и нажимала на кнопку. Передо мной на экранчике мелькало сначала его бледное лицо целиком, потом часть, потом только глаза. Последние кадры отразили потолок с бликами солнца, стену, стул, разоренную кровать. Макс обнял меня, я обхватила его одной рукой, другой все еще сжимая фотоаппарат.
Не помню, когда наши объятия разомкнулись. Солнечные блики сдвинулись по потолку, комната стала наполняться теплом. Ворсинки ковра щекотали щеку, кололи голую спину. Сквозь прищуренные веки я смотрела на свалившееся с кровати покрывало. И вдруг чернота из ночного сна шагнула ко мне. Вспомнила!
Резко села.
— Что? — Макс заглядывал мне в глаза, но мне хотелось отвернуться. Все казалось, погляди я на него, снова увижу это.
— Плохой сон, — пробормотала, отворачиваясь, стараясь отгородиться волосами.
Моя жизнь наполнена странными снами.
Раньше они пугали меня. Потом я нашла им объяснение — во мне просыпалась сила Смотрителя, талант чувствовать вампиров. Но до сих пор сны — то ли предупреждают меня, то ли зовут куда-то. Я не понимаю их, и от этого мне все время хочется сбежать, спрятаться. Найти бы причину всего этого… А может, через сон кто-то пытается до меня дотянуться? Всегда одно и то же — чернота. Она наступала, пытаясь подавить, втянуть в себя.
Чернота стала появляться в моих ночных кошмарах после того, как я мысленно попыталась отыскать Дракона, не зная о том, что его убили. Я искала мертвого человека, и мое сознание, ухнув в небытие, как будто зацепилось там за что-то. И никакие силы не могли мне помочь выбраться оттуда. Путешествия на время развеивали мой страх, но стоило нам остановиться на несколько дней, как сон возвращался.
— Ничего не было.
Максу все рассказывать — запрет в комнате навечно. Он меня оберегает, так что я себя уже чувствую фарфоровой вазой. Пылинки сдувает.
— Тогда пойдем завтракать. — Он протянул мне руку, помогая подняться.
— Отвернись!
Глупая стыдливость! До сих пор не могу ее перебороть.
— Встретимся внизу, — не стал со мной спорить Макс.
Он никогда не спорит. Либо соглашается, либо нет. Переубедить его невозможно. Отойдет в сторону, переждет минуту и сделает по-своему.
Прошел у меня за спиной, заставив замереть. Но не коснулся. Только холодок мазнул по обнаженным плечам.
Я опустилась на кровать. Все было хорошо. И если не вспоминать, через какой кошмар нам пришлось пройти, чтобы добраться до сегодняшнего дня, счастье выглядело вполне себе настоящим. Тихо. Спокойно. Никто нами не интересуется. Нам тоже ни от кого ничего не нужно. И только слабым отголоском прошлого были телефонные звонки. Как напоминание о том, что оставшееся где-то там, далеко, еще может вернуться. Родители, родной город, друзья. Эхом — весна, скоро единые экзамены, институт. Неужели все это еще может быть в моей жизни? Разве у меня есть путь назад, в прошлое?
