1
Ровные короткие волосы едва доставали мне до плеч, чем сильно мешали мыть полы и готовить пищу. Мне приходилось сотню раз перевязывать косынку и заправлять короткие пряди мокрыми руками.
— Последний взмах, — разогнулась я, рассматривая свой чистый терем. — Как жалко, что завтра придут и понатопчут.
Тряхнув головой я пошла проверять дочку в сенцах. Марьяша играла с деревянными кубиками и составляла пирамидки, восторгаясь тому что они вообще стоят. Ничего больше не нужно пятилетнему ребенку для счастья. Даже отца не вспоминает.
Мне для счастья тоже ничего более не нужно: кров от мужа достался, дочка послушная и вдовий статус. Не жизнь, а сказка.
С тревогой вспомнила, как мой Прохор со злобы ударил меня и сильно толкнул дочь в стену, чтобы та под ногами не мешалась. Сам он на охоту отправился, а я весь вечер прорыдала смотря на синяк на спинке дочери. Марьянка давно успокоилась и играла с моим кулоном— оберегом, а я все сокрушалась о том, что под рукой у меня ни скалки не было, ни лопаты, чтобы норов муженька утихомирить.
Через неделю лесничий принес весть, что Прохор был съеден животными и кости только обглоданные остались.
Я даже не удивилась этому сообщению, потому что уже чувствовала себя свободной, не взирая на пропавшего мужа.
— Куда дорожка стелется, туда ему и путь, — бросила я горсть старых украшений в погребальное кострище.
Эти цацки мне муженек подарил, когда у отца меня сватал. А больше ничего и не было у меня огню на откуп дать. Не хату же палить, чтобы от уз с покойником откупиться.
— Ты теперь вдова, — подошел ко мне староста и строго посмотрел на меня и Марьяшу, — честь можешь не блюсти, но работу свою выполняй исправно. А коль я тебе мужа присмотрю, то так и знай, замуж выдам!
Добротный мужик лет сорока с огромными синяками под глазами пытался донести до меня что нарушений правил деревни не потерпит и спуску мне не даст, хоть я и осталась одна на хозяйстве. В тот год моей дочке едва полтора года стукнуло, поэтому она и не помнит отца.
А я стала жить в доме, который построил муж. И хозяйство я вела исправно, хоть и не имела дорогих одежей и цацек. Прохор охотой промышлял, да выделкой шкурок. Раньше во дворе вонь с самого утра стояла и кажется весь терем пропитала. После смерти, его приспособы со старостиного разрешения, мужики забрали, чтобы добро не пропадало. А мне за это силой своей богатырской помогали. Кто из города заказ мой привезет, кто с сеном поможет, а кто и просто так заглянет с гостинцем, чтобы я его приласкала.
Да, только я никого не привечала и в дом свой не пускала. За помощь продуктами платила, да их женкам помогала на огород наговорить или оберег соорудить. С меня только наговорами, да амулетами можно брать. Я — внучка колдуна и сестра колдуна. Обычно, все что я ношу сразу к оберегам причисляют, будь то платок белый или лента траурная у моих ворот. Да и волосы я теперь стригу не так часто, как меня заставлял Прохор, чтобы сила ведовская от брата ко мне не перетекала.
— Бабьей силы нет, а вот чертовщину ты знатно кличешь, — любил говорить Прохор, если я ему в супружеском долге отказывала.
Делала я это часто, да еще и на сеновал сбегала, чтоб меня не трогал. А то после его ласк мне выть хотелось, а на теле синяки оставались. До того мне больно было, что я вообще ночей боялась. А пойти и спросить в чем беда не у кого. Мать моя сразу умерла, как только жизнь колдуну — брату дала. Больше папеньке жениться в округе не дали.
— На вас, колдунов, только девок переводить, — сетовал староста и посматривал на отца строго, но с толикой жалости.
Отец и не хотел другую жену брать, поэтому свой век закончил бобылем с двумя детьми. Брат мой перед смертью отца решил в город на заработки податься. Теперь мне от него только гостинцы передают временами. Сама я один раз в город ездила, до того, как отец меня кожевнику сосватал.
Тьфу-тьфу, поплевала я через плечо и крутнулась, чтобы дурные мысли отогнать.
— Не к вечеру будет помянут покойничек, — закончила я свой обережный ритуал и понесла воду выливать во двор.
Марьянка тут же встала и, уцепившись за мою юбку, поплелась за мной. Уж очень она домашняя у меня. На руки к чужим не идет, меня одну не оставляет и в доме одна не сидит. Мне ее отдать нянчить, конечно, не кому, но в определенные моменты с ней трудно. Особенно за огородом ухаживать. Зато мне не скучно и жизнь свою я в ней вижу.
— Марьян, у нас завтра гости будут. На ярмарку приедут с семьями. Надо им постели приготовить и состряпать что-то вкусное, — я вдохнула аромат своей девочки и поцеловала ее в макушку.
В этот момент в калитку постучали.
Неужели гости решили пораньше приехать? А староста о них знает?
Обычно в свободные или вдовьи дома поселяют ярмарочный люд, чтобы купцов уважить и для деревни цены сбить. Кто с семьями приезжает тех в один терем селят, а других по домам распихивают. Ко мне обычно старого купца с двумя сыновьями селили. А те за собой по очереди жен и сестер возили, поэтому у меня в ярмарочную неделю присесть не получалось. Зато разных отрезов ткани я у них за "спасибо" считай покупала. И рада была я этой семье, как своим. Они хоть шумные и балаган в моем доме устраивают, но с ними всегда весело и уютно. Жены у них милые барышни, а мужчины все воспитанные и на вдову не косились и под юбку не заглядывали, как некоторые местные.
Но подойдя к калитке я увидела старосту, огромный воз и двух мужчин, которые рассматривали меня.
— Добро будь, хозяйка, — привлек мое внимание староста и я с подозрением покосилась ему за спину. — Во двор пустишь или на дороге оставишь?
Я почему-то ощутила тревогу. Но не такую, чтобы схватив ребенка бросится бежать без оглядки, а какую-то сладко — тоскливую из-за которой ноги сами собой идут на зов.
Отложив таз, обтерла руки о передник и взяла Марьяну за руку, прежде чем отворить калитку незваным гостям.
Новые лица меня пугали, потому что я не имела представления зачем они именно ко мне во двор идут.
Всем известно, что снасильничав над дочерью, сестрой или женой колдуна ты жизни своей лишишься. Прохор на меня и дочь руку поднял и тем самым сам подписал себе смертный приговор. А больше у меня и примеров нет, потому что к колдунам в деревне с почтением относились и вред не чинили, боясь отдачи.
— Семислава, накрой на стол, я этих молодцев тебе на постой пущу, — произнес староста и стал выжидательно на меня смотреть, будто я сейчас что-то чудить начну или гнать всех поганой метлой с проклятиями на хвосте.
Я посмотрела как оба гостя стоят за гранью моего двора и сами дыры во мне прожигают. Знают что только с моего разрешения духи дома приютят проходимцев и шага на мою территорию не ступают.
Вот только, видела бы я этих духов и обережников, а то только их присутствие ощущаю.
— Проходите, коли с добрыми намерениями, — усмехнулась я.
Староста подобрел лицом, мужчины смело вошли во двор и спросив куда можно телегу поставить, пошли мыть руки и отмываться с дороги в купальне.
Тем временем, я была поймана старостой и оттащена к своему крыльцу.
Мужчина цепким взглядом оглядел меня, задержался на моих коротких волосах и поджал губы.
— Семислава, послушай, а потом говорить с тобой будем пока я добрый, — не забыл добавить мужчина и опять заглянул мне в глаза, желая найти что-то.
— Что-то для Веточки сделать надо? — сразу вспомнила про его младшую жену, которая после родильной горячки совсем ослабла и болела каждый месяц по несколько недель.
Мужчина отрицательно тряхнул головой.
Успокоилась.
— Вы в дом зайдите, угоститесь пирогом и чаем, — тут же я вспомнила про гостеприимство.
Усадив старосту за стол я принялась хлопотать. Дочка моя на лавку забралась, подальше от мужчины, но при этом очень внимательно его разглядывала.
— Я вот зачем пришел, — напомнил староста. — В этом году к тебе трое сватаются.
Вздрогнула и едва не уронила кувшин на пол.
