Добить дракона - Яна Ясная

— Эта?..

— Слушай, что у нее с носом?

— Что у нее с носом?

— Он огромный!

— Он фамильный!

— То есть, ты хочешь сказать, что у моего ребенка будет такой нос?! Следующая. Э-э-э, нет. Эта сразу нет. Не люблю рыжих.

— Ага, да… а наставница Адамина…

— Попробуй назвать Минку рыжей, и я посмотрю, что будет. И вообще мне казалось, что с различением цветов у мужчин проблемы, а не у женщин. Следующая!

— Слушай, почему бы тебе просто не сделать дело с закрытыми глазами?! Раз-два и…

— Раз-два?! Нет, ну оскорбления от сопливой девицы я выслушивать не намерен!

— Ну ладно… три-четыре…

— Р-р-разор-р-р-рву!!

— Пять-шесть?..

— Ладно, не разорву. Настучу на тебя Эйнару, останешься без сладкого.

— Он, вообще-то, тогда тоже останется!

— Он, в отличие от тебя, живет дольше и знает пользу периодического воздержания и цену мужской солидарности. Следующая! Хм… хм… хм! Но нет. Не люблю блондинок!

— Неужели? А к брюнеткам у тебя, боюсь спросить, какое отношение?

— А вот брюнеток я прямо сейчас особенно недолюбливаю!

— Издеваешься, да?

— А что, только тебе можно? Следующая.

— Нет больше. Но если ты думаешь, что я еще не найду, то ты меня плохо знаешь!

— А если ты думаешь, что я тут буду сидеть и ждать, пока ты еще найдешь — то ты плохо знаешь меня!

— Э! Ты куда?!

— Дела, милая правнучка, дела!..

* * *

К своему спонтанному побегу я начала готовиться задолго до побега. То жаловалась на слабость, даже в сад выходя гулять только со служанками, то хандрила, изводя матушку и прислугу мелочными капризами — так, что они были рады исчезнуть и не появляться мне на глаза как можно более долгое время, когда я все же оставляла их в покое. Приучила всех, что могу закрыться у себя в комнатах на день, а то и дольше, не желая никого видеть, и в это время ко мне лучше не соваться — иначе со мной обязательно приключится истерика, а то и ужасный приступ слабости, которых матушка боялась не меньше огня.

Еще бы — ведь каждый такой приступ вызывал отцовское неудовольствие.

Иногда я даже позволяла себе пропустить прием пищи! Но этим старалась не злоупотреблять, ведь потеря аппетита — это симптом, а в светлом роду всегда хватало сильных целителей, и последнее, чего мне бы хотелось, это чтобы их всех согнали хлопотать вокруг меня. Достаточно и того, что наш семейный целитель непонимающе хмурился.

К моему здоровью в роду было приковано самое что ни на есть пристальное внимание.

От него, не в последнюю очередь, мне и хотелось сбежать.

А сегодня после обряда я и вовсе очень удачно упала в самый настоящий обморок прямо у алтаря. Забытье продлилось недолго, а слабость отступила еще быстрее, но в мои покои меня вели под руки, и, как только мы поднялись из подземелья, вокруг завертелся хоровод из кудахтающих служанок: я со всем старанием изображала немощность, постанывая и заверяя, что ужасно устала и просплю теперь сутки, а то и двое!

Отец выглядел обеспокоенно (и оттого, удивительным образом, выглядел еще более хищным и жестким, чем всегда), целитель хмурился сильнее обычного, и даже дорогой жених, собрав волю в кулак, выдавил из себя сочувствие. Или что-то вроде него.

И весь этот спектакль получался у меня настолько хорошо, что нет-нет да и закрадывалась мысль, что матушка родила меня от какого-нибудь заезжего менестреля или бродячего артиста.

Но это, конечно, полная глупость.

Матушка очень вдумчиво относится к выбору любовников.

Глубокие тени чередовались с пятнами лунного света из высоких окон, и каждый раз, когда я вступала в такое пятно, портреты со стен глядели на меня с порицанием. Но что поделать: к отцовскому кабинету спокойнее всего добираться именно так, через портретную галерею.

Но, несмотря на относительную безопасность моего пути (кому и что может понадобиться здесь ночью? Сюда и днем наведываются не часто!), сердце у меня колотилось так, будто хотело вырваться из грудной клетки, и дыхание прерывалось от дивной смеси из ужаса и восторга.

От того, что я намереваюсь сделать.

От того, что я уже делаю.

Заветная цель. Ключ нырнул в скважину и мягко провернулся — завершив движение щелчком, оглушительным в ночной тиши. Замерев на несколько мгновений (что делаю! Что творю! Сейчас меня поймают!), я собралась с духом, и скользнула внутрь, притворив за собой дверь.

Артефакт-светлячок залил тесную комнатку неверным светом.

— Так… Не то, не то, это тоже не то…

Необходимости в спокойствии, которое дарил мне звук собственного голоса, перевешивала риски быть услышанной и пойманной.

Я открывала и закрывала заставленные снадобьями, ингредиентами и алхимической посудой шкафы, бормоча себе под нос все более нервно.

— Ну, где же ты? Я же видела, что целитель ставил тебя куда-то сюда!

Еще одна полка, еще, еще…

— Да где же ты, Свет тебя побери… Вот!

Паника схлынула, оставив после себя слабость и чувство опустошенности.

А еще — здоровенный флакон из темного граненого хрусталя с притертой пробкой в моих руках.

Держись, Академия Семи ветров! Я иду!

…вот сейчас посижу еще немного — и иду.

Не удивительно, что общеакадемические собрания проводили в Зале Испытаний — в нем же сдавались экзамены. Насколько я могла судить, это было самое укрепленное, самое защищенное и самое непоколебимое помещение во всей Академии. Что разумно, когда в одном месте собирается огромная толпа необученных, а значит бестолковых, полуобученных, а значит уже самонадеянных и почти обученных, а потому изобретательных магов…

Что уж там говорить, даже меня подзуживало провернуть что-то такое-этакое, чтобы шандарахнуло как следует, а я девушка приличная и хорошо выдре… воспитанная!

Теперь, когда вступительные испытания оказались позади, а погоня в лице дорогого семейства так и не нагрянула (интересно, это я так хорошо следы замела или они там просто облегченно вздохнули и сделали вид, что так и надо?), я чувствовала, как с плеч сваливается огромный груз, а за спиной расправляются крылья.

Хотя не знаю, насколько уместно это сравнение в присутствии настоящих крылатых.

Драконы — преподаватели Академии Семи Ветров — выстроились перед нами, все как на подбор прекрасные настолько, что аж дух перехватываться устал и взирал на это великолепие задумчиво и отстраненно.

Ректор Эйнар — массивный, бронзововолосый мужчина — вышел вперед и над головами адептов прокатился