— Охранять будут, — заметила Таннис.
— Угу, — Патрик раскладывал на столе узор из шестеренок, болтов и пружин, то и дело отстраняясь, любуясь своим творением, видимом пока лишь ему одному.
Грент поморщился: он не любил возражений, а Таннис возражала часто.
— Основной расчет на то, что о грузе не знают. И на складе будет разве что пара гвардейцев.
А вот это плохо. У псов нюх такой, что…
— Не стоит нервничать, — Грент усмехнулся. — На старой пристани такая вонь стоит, что учуять что-либо невозможно. Это я вам гарантирую.
Ну да, гарантия — хорошо, но сам Грент своей шкурой не рискнет. И Патрика не пустит — у него другая задача. А значит, идти выпадет Таннис.
Твою ж…
— Тем более что нет необходимости лезть именно на тот склад. Достаточно будет разместить наш подарок на соседнем…
Он выжидающе уставился на Таннис, которая не спешила вызываться добровольцем. Она ответила таким же прямым взглядом, что Гренту явно не по вкусу пришлось.
— О деньгах договоримся, — сказал он, кривясь.
Нет, деньги, конечно, аргумент, — как сам Грент выражается — но голова всяк дороже. Таннис еще слишком молода, чтобы с пеньковой вдовушкой знакомство свести. И Грент, чувствуя ее сомнения, нацарапал что-то на бумажке, а бумажку сунул в ладонь.
Сумма была… да у Таннис и вообразить такие деньжищи не получалось.
Если все выйдет, то… то она уберется из Нижнего города, прикупит себе квартирку на другом берегу, а то и вовсе от воды подальше. Платье красное с кружевами и бантом на всю задницу — Таннис видела такое в витрине. И маленькую собачку, чтобы как в той книге про любовь. Еще чайный сервиз с цветами, не глазированной белым глины, но из настоящего фарфора…
На бумажном клочке, который Таннис мяла, стараясь стереть страх, жила ее мечта. Пусть немного корявая, но какая уж есть. И разве она не заслужила немного счастья? Или хотя бы тихой спокойной жизни, чтобы никто не орал за стенкой пьяным голосом, не плакал, уговаривая прилечь, не заходился кашлем… без гудков, завода и отупляющей работы.
Без вечерних посиделок с кислым пивом и похабными шутками, потому что только так можно было ощутить себя живой.
— Я… — Таннис провела языком по губе и бумажку сунула в карман. — Я согласна. Только, Грент, если меня возьмут, то не думай, что я молчать стану.
— Не думаю, — ладони Грента легли на плечи. Они были тяжелыми и… неприятно. Даже сквозь свитер и рубаху неприятно. Таннис хотела стряхнуть его руки, но замерла. — Тебя не поймают, если сделаешь все правильно.
Он наклонился и, стянув косынку, поймал губами рыжеватый локон.
Таннис отшатнулась, едва со стула не слетев.
— Ты чего творишь?
Патрик, увлеченно перебиравший шестеренки — под неловкими его пальцами рождался новый удивительный механизм — ничего не заметил. Он мурлыкал, и гортанные эти звуки уговаривали железо слушаться. И ведь слушалось.
Человека.
Хотя… как знать, может есть в Патрике и их кровь, разбавленная только.
— Ничего, Таннис, — Грент гладил шею, и Таннис замерла.
А ведь шея грязная.
Нет, Таннис за собой следит. И вчера она в общественную умывальню ходила, а сегодня перед тем, как сюда отправится, ополоснулась холодной водой. Но все равно, шея-то грязная, и рубаха под свитером не первой чистоты. У Грента вон, все кипенно-белые, накрахмаленные до хруста. А у нее на груди пятно: папаша разлил свое пойло. И пусть Таннис вымачивала рубаху в щелоке, терла ее зеленым мыльным камнем, пятно не отошло.
…пахнет, наверняка, перегаром, пусть бы сама Таннис и не потребляет. Дымом. Мокрой овечьей шерстью, к вони которой Таннис вроде и привыкла, но теперь вдруг ощутила ее наново. Щелочью.
Потом.
— Ты очень напряжена, девочка, — ласково сказал Грент.
И руки переместились на спину. Он просто гладил, вверх и вниз, и эта странная ласка заставляла Таннис выгибаться в попытке избежать прикосновения.
— Отвали.
Не услышал, но напротив, подвинулся еще ближе. А руки вдруг оказались под рубашкой. И сквозь тонкое полотно перчаток Таннис ощущала их, теплые, надушенные…
…отвратительные.
— Ничего страшного не произойдет…
Конечно, он-то будет у себя дома отсиживаться, перед камином, плеснув коньячка в бокал. И газетку на колени положив. Таннис так отчетливо увидела этот самый камин, что скривилась.
— Отвали, слышишь?
— Ты просто отнесешь посылку… склады-то работают… притворишься служащим, никто не удивиться… Отнесешь и все, Таннис. Большие деньги за пустяковую работу.
Ну да, сущая безделица, до складов прогуляться с коробочкой. Другое дело, что в коробочке будет находиться Патрикова машинка, и если она сработает вдруг, то что останется от Таннис?
Правильно, горстка пепла.
Пеплом становиться ей вовсе не хотелось. С другой стороны в кармане лежала мечта, та, с домом, сервизом и собачонкой…
— Нечего бояться, — повторил Грент, отступая.
Далеко не ушел. К кофру, из которого появился деревянный ящичек с печатью винной лавки. Дорогой, надо полагать, небось там не льют по бутылкам мутное пойло из немытой бочки. Грент осторожно сдвинул крышку. В ящике, в колыбели из овечьей шерсти, лежала колба из прозрачного стекла. А в колбе, растекаясь по стенкам рыжим пологом, пробуя темницу на прочность, сидело пламя.
Грент извлекал ее осторожно, и даже Патрик прервался, поднял косматую башку.
— Ты это… — он вытянул губы, не зная, как объяснить. — Того… туда… я сам.
Глаза Патрика вспыхнули. Вот безумец, ему и вправду нравится возиться с живым огнем, несмотря на то, что малейшая ошибка будет стоить жизни. А может именно поэтому?
Жена. Четверо детей.
Заводские агрегаты, изученные им до последнего винтика.
Тоска. И руки, не знающие покоя. Патрик жадно подался вперед. Он был зачарован переливами огня, и тот, чуя интерес, погас, собрался до плотного янтарного шара, чтобы в следующий миг беззвучно распасться на сотню искр.
Грент положил колбу туда, куда указал Патрик — в ящик, заполненный уже не шерстью, но соломой. И Патрик, не доверяя нанимателю, проверил, правильно ли уложил.
Как он может прикасаться к этому?
Патрик прикасался, он прижимался к колбе щетинистой щекой, поглаживал ее желтыми, прокуренными пальцами, лопоча что-то ласковое, и огонь слышал его голос, казалось, отвечал даже.
Таннис передернуло.
— Твой страх беспочвенен, — Грент вновь оказался рядом и, окончательно забывшись, обнял Таннис. — Я знаю, что делаю.
В этом Таннис не сомневалась. Вот только чужая рука — на сей раз он и перчатки стянул, которая забралась под свитер, неприятно холодила кожу.
