– Расскажи про Скайэго, – попросила она.
И Волк поведал ей об огромном сияющем городе, выстроенном на высоком холме, о танцующих на волне кораблях с белыми парусами, о яростных бурях, которые иногда обрушиваются на побережье, заставляя суда спасаться на берегу, а еще об огромных морских чудовищах, выбиравшихся на сушу после штормов, – они высовывали из воды свои чешуйчатые головы и выдыхали огонь и пар.
– Как драконы, – с сияющими глазами шептала Теа.
– Они родня, – говорил Волк.
– Теперь про Медведя.
Волк рассказал ей про Медведя, своего меняющего форму друга, с которым он иногда путешествовал и сражался с врагами.
– Никто не знает, где Медведь. Кого-нибудь охраняет или любит, охотится, а может быть, ищет, с кем сразиться… Если ты когда-нибудь увидишь на нашей дороге огромного мужчину с волосами медного цвета и со здоровенной дубинкой в руках, значит, к нам в гости пожаловал Медведь.
– Соколица?
И Волк рассказал ей про Соколицу, которая жила в Уджо.
– Она из племени Красных Соколов Иппы. Они меняющие форму, все сестры. Мы с ней служили вместе в военном отряде Лемининкая. Она была наставницей лучников Кални Леминина. Теперь же делает луки. У нее книг больше, чем мне когда-либо доводилось видеть. Ими заполнена целая стена в ее мастерской при лавке.
– Выходит, она еще и ученая?
– У нее много талантов. Она рассказывает самые разные истории.
– Как ты.
– Лучше, чем я. Соколица нас обязательно навестит когда-нибудь, и ты сама увидишь.
На этот раз они провели вместе почти целый месяц. Затем Волк загрузил в свои сани новую порцию приманок, поцеловал Теа, и она прижалась к нему. Он застонал и отодвинул ее от себя.
– Я люблю тебя, – сказала она после того, как дверь закрылась.
* * *
Далеко на севере, под толщей льда, тьма разговаривала сама с собой.
Она была слаба и зависела от человеческого разума и формы, которые пробудили ее и принесли в это место. Много веков назад она лишилась своей прежней, человеческой формы и природы и с тех пор больше не мечтала о свете, тепле, пище, удобствах; сверх того, тьма все это страстно ненавидела, потому что их присутствие напоминало ей о том, что она когда-то любила. Теперь же ненависть, боль, жестокость, страх и разрушение насыщали се. От них она получала истинное наслаждение. И желала с отчаянным, всепоглощающим неистовством.
Человек, в котором она обитала, хоть и был чародеем, не знал о ее присутствии. Люди отличались поразительной глупостью, когда речь шла о них самих. Этого чародея, очень молодого, переполняли зависть и гнев. Спрятавшись в глубинах его сознания, тьма питалась этими чувствами и незаметно подогревала их, как невидимые силы вскармливают огонь в чреве земли, и он горит, неразличимый для постороннего глаза.
Очень осторожно тьма давала ничего не ведающему чародею маленькую толику своего могущества, и он принимал его за свое собственное. Это было смертельно опасно, потому что взятая у тьмы сила разрушала человека. Если бы он попытался ее использовать, она неминуемо уничтожила бы его. Но именно разрушение было целью тьмы и одновременно ее наказанием. Тьма на протяжении многих веков пыталась вырваться из своей заколдованной темницы, чтобы обрести полное могущество, не ограниченное человеческими слабостями.
Впрочем, несмотря на жесткие рамки, тьма была способна на многое. Она обладала достаточной силой, чтобы призвать ледяных воинов и даже поднять из самого сердца земли свою древнюю крепость. Человек, в котором она жила, маленький чародей, чьей жизнью питалась, верил в то, что именно он создал жутких воинов и возродил замок. Пусть верит. Скоро он узнает правду. Он узнает ее слишком, поздно. Подольдом, окутывая сознание человека невидимыми путами, тьма размышляла о будущих предательствах и тихо, бесконечно, шепотом разговаривала сама с собой.
Впервые за двадцать лет в Слите не устроили пира, посвященного Новогодней Луне. Было слишком холодно.
В марте сильный снегопад завалил Слит и Чингару, а также все горные тропы. Но, в конце концов, началась оттепель. На реке Эстре растаял лед, осыпался снег с еловых ветвей, из своих теплых домов в Накаси и Иссхо вернулись птицы, и вскоре прозрачная пленка снега покрылась крошечными, похожими на диковинные письмена, следами. В конце марта, когда дорога между Слитом и высокогорным лугом снова стала проходимой, Волк и Теа отправились в деревню. Волк тащил большие сани, нагруженные предназначенными для продажи на рынке шкурами, а Теа – те, что поменьше, с четырьмя шерстяными одеялами. Три из них отправятся к Феррел, на продажу, а одно молодая хозяйка везла в подарок матери.
Супруги продвигались вперед довольно медленно, кое-где снега еще оставалось много. В деревне они разделились – Теа отправилась в гости к матери, а Волк в кузницу. Уно бил молотом по какому-то куску металла, а Корвин уверенно удерживал его щипцами. За зиму мальчик заметно вырос и окреп. Уно не изменился.
– Что привело тебя? – положив молот, спросил Уно.
– Мне нужно продать шкуры, а Теа хотела повидаться с матерью, – ответил Волк.
– У нее все в порядке?
– Да. У нас обоих все хорошо.
Вечером они ужинали в доме Серрет вместе с хозяйкой, ее младшей дочерью Марцией и матерью, Эа. Еще были Фелиция, ее муж Меррит и их сын, Кевин, родившийся в конце лета. Меррит достал его из колыбели и весело пронес по комнате, чтобы все могли им восхититься, словно он породистый поросенок. Спокойный и тихий Кевин все проспал.
После ужина они прошли через рыночную площадь в «Красный дуб», где Игейн, хозяин постоялого двора, подавал посетителям самый лучший красный эль, сваренный умелыми руками Серрет. Люди приходили и уходили, останавливались, чтобы поздороваться с Волком и Теа и сказать им одно и то же: «Рад вас видеть, длинная зима, поздняя оттепель, вы хорошо выглядите, на севере происходят странные вещи, вы что-нибудь слышали из замка, долгая зима». После нескольких месяцев одиночества и тишины большой зал, наполненный голосами и множеством лиц, немного действовал им на нервы. Впрочем, Волк переносил это легче, чем Теа, и, осушив свою кружку, прижался ногой к бедру жены под столом.
В другом углу зала сидела группа мужчин и утомленная женщина. Мужчины пили, женщина наполняла их кружки. Один из них, мускулистый, бородатый, со шрамом через все лицо и золотыми кольцами на пальцах, казалось, говорил больше всех.
Они не понравились Волку и, когда Игейн остановился около их стола справиться, не хотят ли они еще эля, негромко поинтересовался:
– А кто эти люди за столом у двери?
– Плутоватого парня зовут Туар, он сын Бриони и Ниррин Моу. Ниррин умер четыре года назад, а Бриони работает старшей прачкой в замке. Тот, что болтает, называет себя Рэнд. Он откуда-то из Накаси. Женщина, Лавия, живет с Туаром. У них маленькая дочь. Туар занимается мелкими работами по металлу, делает всякие штуки, в общем-то, чего Уно терпеть не может. Неплохо чинит, вот привел в порядок кое-какие из моих горшков.
