— Всего лишь стараюсь сказать вам ответную любезность, — фальшиво скалюсь я. Вообще, похоже, по части фальшивых улыбок сегодняшний ужин побьет все лубочные картинки, что продают на торжищах.
— По-моему, я не говорил вам ничего любезного, — отвечает мой похититель. Непревзойденная наглость. Мне до такой еще долго расти.
— Я просто стараюсь быть хорошей гостьей. Или пленницей, если вам так больше нравится, — сама едва борюсь с желанием пнуть его куда-нибудь, чтоб побольнее было. Но нельзя-с. Светлые княжны не ведут себя подобно базарным торговкам. И вообще, что-то слишком много мыслей у меня о нем. Не нужно так. Он мне — никто. Равно как и я ему. Вдох-выдох, и я вновь холодна и спокойна. Похоже, это не укрылось от Колдуна.
Он вновь резко закружил меня, опрокинул назад, поднял, крепко взял меня за талию, поднял в воздух, и покружил так. Когда опустил, и вновь прижал к себе, я с такой силой ударилась о его грудь, что дыхание вырвалось со всхлипом.
— Запомните, княжна, я всегда беру любые твердыни, — шепнул он мне прежде, чем окончить танец, вежливо поцеловать руку, и провести на место.
Вот теперь я просто кипела от возмущения. Да как он смеет так со мной обращаться? Я — наследная княжна, почти замужняя… ладно, пока только помолвленная, но не суть важно. Так вот, как смеет он обращаться со мной, как с непотребной девицей? Все, больше ни за что не выйду к нему на ужин. В конце-концов, я — пленница. Вот и запрусь в своей камере, то есть комнате, и буду там сидеть в заточении и предаваться скорбным мыслям по поводу своего настоящего. Только вот если Колдун очень захочет видеть меня на следующем ужине — ничто не помешает ему послать в комнату стражников. И что я смогу сделать против трех здоровых мужиков? Да даже против одного — не слишком-то много. А уж приличия — явно последнее, о чем думает мой похититель. Так что, будь я даже в исподнем — если он захочет меня видеть — увидит. Сложно выражать протест, будучи пленницей.
Однако, я действительно хотела бы видеть Колдуна как можно реже. И это не пустое кокетство. Просто он умел будить во мне какие-то сложные, многосоставные эмоции, которых я раньше не испытывала. И сочла бы за счастье — не испытывать впредь. Моя жизнь, несмотря на предыдущие два похищения, была тиха, спокойна и понятна. Никаких сильных чувств, или потрясений. И это (я искренне верила) было правильно. У правителя вообще, и даже у просто политика в частности, должны быть стальные нервы, холодный рассудок и острый разум. И никаких других эмоций. Да что там, я даже мачеху свою не ненавидела. Я даже простой нелюбви к ней не испытывала. Простое равнодушие. И всегда проявляла разумную осторожность. И все.
Сейчас же, я чувствовала, что привычная накатанная дорожка несется куда-то в пропасть. И мне это очень не нравилось.
Благо, ужин закончился довольно быстро, и я смогла уйти в свою комнату. Там у меня едва хватило сил раздеться, и совершенно вымотанная, я уснула почти сразу же, как закрыла глаза.
Не знаю, как долго я спала, но пробуждение мое было, мягко говоря, необычным. Я не знаю, отчего проснулась. Сон у меня обычно довольно крепкий, а тут… Я открыла глаза, не поверила увиденному, моргнула, и едва успела отдернуть голову от летящего прямо в глаз лезвия ножа. Вместо моего немедленного убийства, нож «всего лишь» рассек мне скулу, проехавшись по кости. Боль была дикая. Она просто ослепляла. Однако, я сумела придти в себя. О своем лице я тогда думала в последнюю очередь. Насущной проблемой сейчас было одно: отделить Айю от ножа, и самой при этом не умереть.
Служанка же времени терять не желала, и поэтому решила по-простому перерезать мне горло. Лезвие снова неслось ко мне, рассекая воздух с едва слышным свистом. Я опять успела откатиться, и получила порез на шее. Насколько глубокий — не знаю, да меня это и не интересовало. Боль я уже перестала чувствовать. Я словно поставила забор между ней и собой. Главное сейчас было: обезвредить Айю, чей нож вместо моего горла пропорол пуховую перину. Впрочем, девушка явно не огорчалась, и считала, что третий раз — он точно удачный, и замахивалась снова. У меня тоже было свое мнение на этот счет. Я поджала ноги, а потом выпрямила их, со всей ударяя девушку в живот. Она задохнулась, отступив лишь на шаг, но мне и этого было достаточно. Схватив довольно большое и толстое одеяло, я вместе с ним прыгнула на Айю. Естественно, мы обе упали, и, сцепившись, покатились по полу. Я пыталась душить, или хотя бы просто обездвижить соперницу, та, не потеряв нож, пыталась достать меня им. Из-за того, что мы находились в постоянном движении, в должной мере не получалось ни у меня, ни у неё. В итоге, Айя все же немного придушилась, да и в одеяле, надо думать, было жарко, а мои руки украсились сетью порезов и разводами крови. В общем, положение у нас было примерно равное.
В очередной раз нащупав что-то, что было принято мной за горло, я начала со всей силы давить на него, попутно пытаясь если не усесться сверху на убийце, то хотя бы отпинать её как следует. После нескольких мгновений ожесточенной борьбы Айя затихла. Я не торопилась отпускать её. Вместо этого, я взобралась-таки сверху на туловище девушки, завернутое в одеяло, обхватила её руками и ногами, и уже было открыла рот, чтобы позвать на помощь, как вдруг одеяло подо мной пришло в движение. Резкий рывок, — и я слишком поздно понимаю, что нож из рук служанка так и не выпустила. И тот сейчас оказался где-то у меня в боку. Боль вернулась снова. Из открытого рта не вырвалось ни звука, я просто пыталась вдохнуть. Но времени опять не было. Я слишком быстро теряла силы, а убийца начала извиваться подо мной. Я постаралась как можно крепче обхватить её ногами, выпрямилась, и изо всех сил ударила кулаком туда, где под одеялом выделялись очертания головы Айи. А потом еще раз. И еще. На пятом ударе она перестала сопротивляться, и я наконец-то сумела позвать на помощь.
Конечно, можно удивиться: как это так, стража не услышала шум борьбы? Во-первых, дверь в мою камеру-комнату довольно толстая, помнится, чтобы дозваться Айю или охрану, мне приходилось сильно повышать голос. А во-вторых, дело все в том, что шума и не было. За время драки ни Айя, ни я не издали ни единого звука. Айя, полагаю, из боязни быть разоблаченной. Я — просто потому, что в моменты ужаса мои связки будто парализует. Как ни силюсь — я не могу издать даже шепота, поэтому все, что остается — бороться молча.
На мой призыв о помощи никто не отреагировал. Похоже, звала слишком тихо.
— Да помогите же! — на этот раз получилось громче. Дверь заскрипела, и в комнату почти что влетел неизменный Рейналд. Я даже как-то вяло удивилась: он что, вообще не спит?
