Руни осторожно вздохнул. Подумал, что Дикарю, может быть, вообще теперь противно этим заниматься. А Руни ещё лез к нему тогда… но он же не знал… и теперь надеялся, что он для Сета — не как те… все те, кто…
— Месяца через два, — продолжал Сет, — Нас словили. В полиции сразу узнали, кто я, связались с матерью. Ну, думаю, всё: теперь придется послушным быть, делать, что скажут… Но, странно, это не пугало, и, вроде, тот гад слащавый уже не таким противным казался. Зато — мягкая постель, ванна, чистая одежка, сладости… Но главное — она… И пусть ругается — какое-никакое внимание… Пока мечтал, вернулся полицейский. Говорит: «Она не будет тебя забирать, отказалась в пользу государства». И добавил, сплюнув: «Вот блядь!» Меня как током шибануло. Кинулся на него — драться. Да куда мне… Но, знаешь, лучше бы он меня поколотил. А так — он посмотрел жалостливо, поохал, что, мол, бедняжка, вся беда, что у тебя отца законного нет…
Сет помолчал. А когда заговорил снова, смотрел уже не куда-то в стену, как до того, а прямо на Руни.
— Лет мне мало было, потому в армию загремел. Повезло. А будь я постарше… Торговля наркотой — тяжкое преступление… Так что, это на мне тут пытки могли отрабатывать. И это меня ты мог за фруктовое желе покупать.
В его голосе было столько отчаяния… Руни не знал, что сказать, поэтому просто положил ладонь на колено Сета. А тот сердито спихнул его руку.
— Только пожалей меня, Змеище, сразу в лоб получишь! Думаешь, я для чего тебе тут распинаюсь? Чтоб ты меня наглаживал?! Нет, чтоб объяснить: когда с кем-то по принуждению или по необходимости… с тем, с кем не хочешь, но надо… Это всегда гадко и грязно, даже если не больно, даже если сам кончил, а всё одно — унизительно. Будто в тебя, как в унитаз, спустили…
Руни молчал. Ему казалось сейчас, что он снова стоит и смотрит, как бьют плетью его друга. И снова ничего не в силах сделать. Даже разделить боль…
* * *
Руни продолжал делать Марису подарки. Но теперь — за так, ничего не желая взамен. Смотрел в красивое лицо «меченого» и видел Дикаря с вот таким же клеймом…
… В тот день, когда Руни вручил каторжнику пачку ароматизированных салфеток, добытую во время очередной увольнительной во Флорес, — их в одном магазинчике бесплатно раздавали — Марис сказал, что его переводят. В какой-то другой учебный центр, точнее он не знал…
Руни молча смотрел на него. Наверное, так и должно было закончиться… наверное, к лучшему, что закончилось… А всё же… немножко жаль. Пусть не любовь и даже не привязанность…
— Вы были так добры ко мне, шаид. Могу ли я…
— Да, — сказал Руни. И тут же остановил «меченого», потянувшегося снять комбинезон. — Нет, не это. Я давно хотел спросить… Расскажи, за что тебя…
Руни провел пальцами по печати контроля на лице Мариса. Тот отвернулся, хоть ему и не положено было. Произнес чуть слышно:
— Я заслужил, шаид…
— Расскажи!
… Он был инженером. Сделал хорошую карьеру. Несколько лет назад его назначили ответственным за технику безопасности на одной из крупных шахт… Конечно, он сразу же увидел, что оборудование старое, что велика опасность аварии, хотя по документам, разумеется, всё было — лучше некуда. Но… владелец компании предложил хорошие деньги… Все предшественники Мариса брали взятки и молчали… Таков порядок, так было всегда… А потом случилась авария, десятки погибших, расследование. Владелец компании отделался крупным штрафом, а Марис…
— Я заслужил своё наказание. Мне до сих пор кажется — я слышу, как они кричат… жуткие крики сгорающих заживо…
Руни мог бы спросить: когда это было, в каком городе. Но поймал себя на мысли, что не хочет знать. Не хочет помнить Мариса как виновника гибели отца, как того, кто разрушил жизнь Руни. Зачем? Что хорошего это знание принесет Руни? Разве станет легче от того, что этот человек жестоко наказан? Нет, пусть всё останется, как есть. Пусть они расстанутся по-хорошему.
— Теперь я хочу кое-что для тебя сделать, Марис.
На этот раз Руни опустился перед ним на колени. Ласкал сначала руками, досадуя на то, что пальцы такие неловкие и грубые. Потом, когда прикоснулся губами… Марис отстранился, мотая головой.
— Не надо, шаид… Пожалуйста, прошу Вас…
— Почему? — недоумевал Руни. — Разве плохо?
«Меченый» протянул руку, осмелившись погладить Руни по щеке.
— Хорошо. Слишком хорошо. Потому и не надо. Иначе… мне потом тяжелее будет…
* * *
Железная лестница, ведущая на крышу — с некоторых пор это было их любимое место, их уютный уголок. Здесь всегда тихо и темно. Здесь можно посидеть вдвоем, когда свободная минутка, покурить, поболтать о всяком… А лучше всего — просто сидеть рядышком и молчать…
Но сегодня Дикарю не молчалось.
— Тебе без ёбли тяжело или ты в него влюбился?
Руни понял, о ком идет речь. И пока подбирал ответ — как объяснить, что, вообще-то, ни то, ни другое, что можно ведь просто сочувствовать человеку, переживать, как он там дальше устроился, что его ждет… Пока соображал, Сет приблизил к нему своё лицо и прошептал:
— Да понимаю я всё: ему хуёво, и ты о нем беспокоишься. Ты ж такой, не можешь иначе… А знаешь, что я всё это время… что я ревновал тебя к нему, до жути, так, что иногда — придушил бы.
— То есть… Как? — опешил Руни. Да уж, выдал Дикарь… — Я не понимаю…
Сет вдруг схватил его за шею, потянул к себе, коротко и зло поцеловал в губы.
— Конечно, не понимаешь, дубина!
— Сам дубина! — беззлобно огрызнулся Руни. — И вообще, ты, помнится, сам сказал, чтоб не лапать. Я думал, тебе неприятно.
Дикарь протестующе замахал руками.
— Я про тогда сказал, а не про вообще… — и, заметив, как вытянулось лицо Руни, начал разъяснять. Серьезно так, даже ворчливо. — Понимаешь, я не как другие, я тебя делить ни с кем не хочу, если ты со мной — значит, только со мной… вот… И мне убедиться надо было, что у тебя ко мне всерьез, а не просто — лишь бы сунуть в охоту…
— Убедился? — неожиданно весело спросил Руни. Ему вдруг стало легко и беззаботно. Будто рухнули бетонные стены вокруг, будто прекратился бесконечный унылый дождь. Руни заглянул в себя — и не нашел там серого. Совсем.
— Блядь! Я ему важные вещи говорю, а он лыбится! — насупился Дикарь. — И дальше-то чего? Мы так и будем разговоры разговаривать? А то уже вечернее построение вот-вот…
— На фиг разговоры! — счастливо согласился Руни и решительно усадил это сердитое лохматое чудо к себе на колени.
Дикарь обвил его шею руками, да так крепко, будто и впрямь задушить собирался, и — ну целовать вперемешку с укусами… шею, лицо… чувствительно прихватил зубами за нос… Но Руни только смеялся, сдирая с Сета майку, расстегивая штаны…
