Пересилив себя, я всё же отворила дверь, медленно, нерешительно. А за ней была чернота. И тишина.
Приглядевшись, я подумала, что смогу отыскать в тёмном помещении выключатель, чтобы зажечь свет. Именно поэтому я так бесстрашно и вошла внутрь. Как оказалось, скоропалительно – события восьмилетней давности вновь повторились.
Две красные точки в глубине кухни зловеще вытаращились на меня. А когда они стали мельтешить из стороны в сторону, явно приближаясь ко мне, я в ужасе взвизгнула, отшатнулась назад и больно саданула одним плечом о косяк, а другим по колющей выпуклости на стене, которая, на моё счастье, оказалась выключателем.
В следующий миг под потолком загорелся приглушённый абажуром свет, и я увидела, что в центре кухни на разделочном столе стоит белый как снег хухморчик с вполне привычными чёрными глазками. Вот только в его ручке была зажата вилка, а зубцы угрожающе направлены в мою сторону.
– Ну и что это мы тут шастаем, а? – раздался недовольный бас. – Пора спать, хватить жрать.
В этот самый момент я вновь ощутила себя девятилетней девочкой, которую застукали за совершением страшного преступления – похищением пирожного из буфета. Пришлось вспомнить, что я уже давно взрослая, к тому же имею хоть маленькое, но право распоряжаться всей прислугой в доме. И даже непримиримым стражем кухни, который никогда её не покидает.
– Здравствуй, Брум… – решила я для начала проявить любезность, но тут же замялась. – Я – Шела…
– Я тебя помню, – всё так же недружелюбно пробасил он. – Только не думай, что если ты так вымахала, я позволю тебе нарушать режим питания.
– Нет, я не ради еды сюда пришла, а к тебе. Только положи вилку, пожалуйста. Честное слово, я не полезу в буфет.
Кажется, я его убедила, и Брум нехотя выпустил столовый прибор из лапки, после чего я осмелилась подвинуть табурет к столу и сесть рядом с разгуливающим по столешнице хухморчиком.
До чего же у него хмурая мордочка. И ротик недовольно кривится. А мех такой белый и пушистый, что ладонь сама невольно тянется погладить…
– Убери руки, женщина!
Я чуть не упала с табурета от столь пронзительного возгласа, но всё же решила, что пора взять себя в руки и возмутиться:
– Эй, я же не настолько старая.
– Вы, двуногие, для меня все на одно лицо.
– Да неужели? – не поверила я. – А кто только что сказал, что узнал меня?
Вот и подловила грубияна. Правда, радоваться мне пришлось недолго, потому как в следующий миг Брум заявил:
– Ты у меня на особом счету.
– Это ещё почему? Из-за того пирожного?
– И из-за него тоже. Поэтому не надо мне зубы заговаривать. Признавайся, зачем пришла.
Мне потребовалось время, чтобы собраться с мыслями и начать излагать свой план:
– Брум, ты ведь знаешь, что случилось с дядей Руди?
– А если бы наставник послушал меня, – с нажимом забухтел хухморчик, – и не совался опять на эти треклятые острова, то был бы жив.
– Да, пожалуй, – пришлось признать мне. – И всё же свершившееся не изменить. Тело дяди нашли на Тюленьем острове и сейчас переправляют на Соболий в ящике со льдом. А я должна поехать туда, чтобы забрать дядю Руди домой и похоронить на флесмерском кладбище.
– Соболий, говоришь? – задумчиво протянул Брум. – На Соболий ехать можно. Там хотя бы ещё есть какие-то признаки цивилизации.
– А на Тюленьем что, их нет? – из любопытства спросила я.
– На Тюленьем и людей не всегда можно увидеть. Зато там полно песцов, этих белобрысых тварей… Вот бы свезти на тот остров с полсотни охотников, чтобы они перестреляли их всех на шубы, чтобы ни одного в живых не осталось…
С каждым новым словом Брум стремительно преображался: хмурое выражение мордочки пропало, зато появился хищный оскал. Никогда не замечала ничего подобного за другими хухморчиками, и потому поймала себя на мысли, что мне как-то неуютно находиться в одном помещении с таким кровожадным созданием.
– Зачем убивать всех песцов? – не поняла я.
– Потому что они дикие твари, – веско протянул он последнее слово. – Знаешь, как жутко идти через снега к ярангам и вздрагивать от каждого шороха – а вдруг за сугробом притаился песец? А они таились, сливались со снегом, а потом нападали. От страха я поседел в первую же неделю, как только покинул шхуну. Зато с тех пор я сам могу мимикрировать под сугробы. А ещё я научился в них прятаться. Пока песец рыщет по снежному насту, я внизу ползу по мышиным ходам в обход, чтобы он не нашёл меня. Хотя, там под снегом тоже полно всяких ужасов. Все эти мыши и пеструшки ведь сущие животные.
Я невольно заслушалась Брума, не переставая дивиться, как удивительно хухморчики смотрят на мир. Тем более на дикий мир.
– А на Собольем острове есть песцы? – решила я уточнить.
– Там уже давно нет и соболей. Всё зверьё перестреляли ещё лет сто назад, когда на Полуночные острова хлынули охотники всех мастей. Разве что холхуты с коровами ещё бродят. Но коровы там такие волосатые… И блеют.
Надо же, в какое странное место я собралась ехать. И без сопровождения знатока местной экзотики мне точно не обойтись.
– Послушай, Брум, я хотела попросить тебя съездить со мной в Кведен на Соболий…
– Нет! – даже не дал мне договорить хухморчик, услышав название одного из Полуночных островов. – Ни за что! Ноги моей там больше не будет!
– Брум, пожалуйста, – пришлось мне умолять его, – я ведь никогда не отправлялась в дальние поездки самостоятельно, только с дядей Руди. И то, это были рыболовные угодья в делагской области.
– На Собольем и Медвежьем острове сейчас тоже рыбацкий сезон, – с каким-то плохо скрываемым ехидством ответил хухморчик. – Правда, он уже подходит к концу. Но можешь смело ехать, если тебе хочется свежей рыбки.
– Но, Брум, ты же составишь мне компанию?
– Ни за что! На пассажирском дирижабле я туда не полечу, наставник уже долетался. На пароходе не поплыву.
– Что ты имеешь против пароходов?
– Эти корыта меня не волнуют. Меня волнуют льды. Сейчас в Студёном море как раз начинают дуть северные ветра. Они уже несут айсберги от оси мира к Полуночным островам.
– Да, но мне надо преодолеть не Студёное море, а море Обилия. Мы ведь не на Тюлений остров собираемся, а всего лишь на Соболий.
– Не мы, а ты. А в море Обилия, к твоему сведению, уже появились осколки льдин. Наставник выбрал самую тёплую пору для своего полёта, когда на Тюленьем острове на пару недель даже сходит снег, чтобы дать ягелю прорасти и снова его засыпать. Но всё это было полтора месяца назад. А сейчас Полуночные острова готовятся к долгой зиме. Ещё пару недель и льды скуют все подходы к Собольему острову.
– Значит, мне стоит поспешить, – поняла я его намёк. – Нужно добраться до острова, опознать дядю Руди, уладить все формальности и забрать его тело домой. Как думаешь, я успею?
– Если не будешь мешкать, – нехотя согласился Брум, – то может быть.
– А если ты поедешь со мной?
Кажется, он начал на меня шипеть. Никогда не слышала подобных звуков из уст хухморчиков. И потому я прибегла к последнему аргументу, укорив несговорчивого буку:
– Разве ты не хочешь отдать дань уважения своему наставнику? Это ведь ты был среди тех одиннадцати хухморчиков…
– Хухморынмыл! – взревел Брум. – Мы маленький гордый народец хухморынмыл, а не какие-то там хухморчики.
– Хорошо, – признала я и заставила себя выговорить труднопроизносимое самоназвание, – тебя и ещё десять хухморынмылов дядя Руди спас от разгневанных горцев Булукзая и привёз в этот дом двадцать лет назад. Если бы не он, селяне выследили бы вас в горах, нашли бы вашу колонию и подожгли её вместе с вами и всем скарбом, который вы наворовали в деревне.
– Не наворовали, а взяли в пользование, – с достоинством возразил мне Брум. – Можно подумать, им жалко всякие там напёрстки и кусочки тканей. Ну, ещё ложки. И деревяшки. И гвозди с черенками от вил.
Стоило мне представить, как десяток хухморчиков в ночи прокрадывается в чужой дом, наводит там шорох в поисках всякой всячины, а потом во тьме двадцать светящихся глазёнок таращатся на внезапно проснувшихся хозяев, как я сразу поняла, почему булукзайские горцы нещадно истребляли ночных воришек. Мне вот сегодня тоже было очень страшно пробираться на оккупированную Брумом кухню.
