не так? – спросил он, чуть приподняв бровь.
– Думаешь, я готова с каждым сразу прыгнуть в постель? – сказала она.
Он нахмурился. Выпил из своего стакана, поставил на столик рядом и шагнул ближе к ней.
– Прости, – сказал совершенно серьезно, глядя сверху вниз, прямо ей в глаза. – Я не хотел ничего такого. Просто бренди и приятный вечер… Только и всего.
Не ради себя.
Хорошо. Она не будет сейчас… Это неправильно.
Лиз пришлось сделать усилие над собой. Она выпила бренди тоже. Чуть через силу улыбнулась ему.
– Иди уже, переодевайся, а то с тебя лужа натекла.
Потом они вместе грели вино на кухне, на примусе. Кухня тут маленькая совсем, особо не предполагалось готовить. Разве что кофе сварить или что-то простое совсем… яичницу… Мартин в мягких домашних штанах и рубашке, босиком. Она… ну, вот как была. Он предложил ей переодеться, предложил свою сорочку дать взамен слегка подмоченного платья. Но Лиз отказалась. Она не ныряла и все не так плохо.
Все неплохо.
Вино, немного яблок, немного специй – корицы, гвоздики, имбиря.
Потом сидели в гостиной, говорили… о всякой ерунде.
Потом, как-то совершенно естественно, Мартин потянулся ее целовать. И Лиз не стала отстраняться. Сама обняла его. И так хотелось не думать о деле, совсем не думать и просто расслабиться. Просто позволить себя обнять. Хоть немного. И одиночество, так долго прятавшееся внутри, вдруг развернулось… выплеснулось, до слез. Так захотелось вдруг ласки и любви.
Лиз и сама не понимала почему это с ней происходит, почему именно сейчас, но не могла сопротивляться. Ей было хорошо. Хотелось еще. И больше ни о чем не думать.
Когда руки Мартина ласкали ее, гладили, медленно раздевали…
Его поцелуи. Его горячее сбивчивое дыхание. Его чуть колючая щека трется о ее плечо… «Лиз… только не сбегай от меня…»
Она и не думает сбегать. Не в силах. Точно не сейчас.
А потом он подхватывает ее на руки и несет в кровать. И с новой силой обнимает, и все тело наливается теплом и радостью. Ей хорошо. Нежно. Чуть-чуть отчаянно, словно боясь что-то важное упустить. Она сама гладит ладонями его грудь… у него шрамы на груди от пулевых ранений где-то на войне… его плечи, тянется, касаясь губами свежего белесого шрама на шее. «Прости, это из-за меня…» «Теперь ты всегда со мной. Не забыть», – он улыбается. «Вот дурной…» – она зарывается пальцами в его волосах, привлекая к себе, ловит губами губы. Он тихо рычит, подхватывая ее под бедра и вжимается в нее одним движением. Лиз стонет, кусая его губы, выгибаясь… «Моя Лиз».
О деле она забывает напрочь, отдаваясь любви.
Так не должно быть. Это неправильно, но иначе никак не выходит.
В конце концов, разве не имеет она права на одну ночь?
Лиз проснулась от того, что жесткие пальцы поглаживали ее бедро.
– Проснись, соня, – когда она заворочалась, Мартин легонько укусил ее за ухо. – У меня есть еще час, потом надо бы на службу, дела ждут.
– Час, – лениво потянулась она, было так хорошо и спокойно, что даже открыть глаза не хватало сил. – Еще есть время.
Мартин засмеялся.
– Я надеялся еще кое-что успеть.
И влез под одеяло, притянул ее к себе, целуя живот. Лиз тихо взвизгнула, дернулась, засмеялась. Но он держал крепко, не вырваться. И целовал так щекотно.
– Что ты делаешь? Я еще не проснулась! – попыталась было запротестовать она.
И вот только здесь осознание всего происходящего начало накрывать. Как это вышло все? Дело даже не в том, что она в его постели, а в том, что напрочь забыла зачем здесь. Словно развлекаться пришла. Подобного с ней не бывало.
И легкость в голове, что слегка звенит.
– Я осторожно, – шепнул на ухо он.
Как этому противостоять? Он уже подхватывает ее, обнимая. И она голая, даже не нужно раздевать.
Хочется только обнять в ответ и ни о чем не думать, это так накатывает… что становится страшно. С чего бы?
– Подожди, – Лиз пытается хоть немного сосредоточиться. Упирается ладонями в его плечи. Не то, чтобы она не хочет, но… не сразу.
У него шрамы на груди.
Она дотрагивается, проводит ладонью. Немного странно ощущается.
– Что это? – спрашивает она. – Ты был ранен?
– Да, – он улыбается. – Как видишь, две пули в грудь, словил под Мельцем, совсем недавно. И три месяца потом в госпитале валялся, думали уже, что помру. Но меня сложно убить.
И улыбается шире, обнимает.
Такие вещи не проходят бесследно. И для менталиста тоже – шрамы хранят память. Тем более такие, которые могли бы стоить жизни. Но Лиз дотрагивается, проводит пальцами – и ничего.
Мартин смотрит на нее чуть прищурившись. И тут, словно сквозь туман, проступает после, вид с холма… солдаты в окопах, замерли… начинается наступление.
Лиз вздрагивает. Но дальше уже ничего не разобрать, Мартин целует ее, и совсем не до его воспоминаний.
И все же… тут что-то не так.
Потом он жарит блинчики для нее.
На кухне. Она сидит за столом и ждет, а он жарит. Стоит к ней спиной, в одних штанах. На спине тоже шрам, но один, из тех двух – только одна пуля пробила навылет. Живучий парень. У него широкая мускулистая спина, мышцы чутко очерчены, и смотреть приятно…
И запах блинчиков приятен особенно. Это как-то совсем удивительно.
Так странно…
– Я, конечно, барон, но не настолько богат, чтобы таскать с собой штат прислуги, – пожал плечами Мартин на ее вопрос. – Обычно завтракаю в ближайшем кафе, но сегодня очень хочется побыть с тобой немного наедине. Когда долго живешь один, то неизбежно учишься готовить, хоть что-нибудь. Есть-то хочется.
Да, Лиз понимала.
И блинчики были вкусные. Он еще варенье нашел – земляничное, целую банку. И сварил кофе.
Как-то слишком хорошо. Слишком быстро… да, и слишком хорошо. Не верится.
И если попытаться осознать все, что произошло со вчерашнего вечера… это становится еще более странно.
