невпроворот, сама ведаешь, зайцы ждут. А если окоченеют, так шкуру с них содрать вовек не получится. Али хошь сама с ними повозиться? — хитро прищурился он. А я быстро-быстро отрицательно замотала головой. — То-то жа. Айда, покажу, где крупу брать, да мясо.
И пошёл, легко шагая, на задний двор.
Красий надел стёганую телогрейку и какую-то полулысую шапку, и ни словом не обмолвился, что я без спроса взяла его верхнюю одежду. И даже недовольства не выказал. Вёл себя, как обычно, немного брюзжа и ехидничая.
— Вот, — он указал на дверцу в сарай, — здесь у нас мясо, оно тут чистый лёд, положишь его у печи, быстро отойдёт. А вообще, бабка в кипяток его сразу забрасывает и так варит, — пожал он плечами, откидывая засов.
— Не боитесь, что волки на запах придут? — поинтересовалась я.
— Пусть придут, токмо никто из них засовы отворять не умеет. Да и Гарру они боятся, стороной наш дом обходят. Вот соседушкам не свезло, нет у них воина.
— Вот оно как, — хмыкнула я себе под нос, мои догадки всё больше подтверждались.
— А ентому Грегору до жизни простых бедняков и дела нету. Ему лишь бы Гарра стерегла границу от шпиёнов, да шкурки зайцев ему сбывала, — ворчал он, заходя в строение и снимая с крюков разделанные заячьи тушки.
— У вас овощи какие-нибудь есть? — полюбопытствовала я.
— В погребе глянешь, но мало их осталось, немного и скоро весна придёт.
Погреб оказался внутри дома, под тощим камышовым ковриком.
Добротная лестница вела вниз, в темноту. Старик зажёг вонючую, промасленную в животном жиру тряпицу и сунул мне в ладони чашу, где она лежала.
— Всё, я пошёл, — махнул он мне рукой и направился к выходу. — Только отпугиватель не трогай, он несъедобный. Под потолком висит.
И как мне с этой недоделанной лампадкой спускаться по крутой лестнице? Но когда сильно прижмёт, мозг начинает искать самый разумный, ну или не очень, выход.
Миску с фитильком положила на пол у тёмного провала, вздохнула, набираясь решимости, и ногами вперёд полезла в лаз, как только над полом осталась только моя глова, подхватила чашу-лампадку и, держа её в одной руке, второй крепко ухватилась за деревянную лесенку. Так и оказалась в сыром, прохладном и достаточно глубоком погребе. На полу лежали какие-то корзины, в основном пустые, но были и те, в которых я нашла какие-то овощи, весьма похожие на земные. Например, странного вида, светло-оранжевый корнеплод очень походил на морковь, приметила пару коричневых округлых то ли фрукта, то ли овоща, взяла один, понюхала — пахло землёй и плесенью. Подобрав маленькую корзинку, кинула туда морковь, кругляш и уже после подошла к одному из трёх мешков, в которых хранилась крупа. Прорех от зубов грызунов не нашла, зато заметила под потолком развешенные кустики какой-то травы, наверное, тот самый отпугиватель. От него пахло чем-то странным, аромат был резковат, и я так и не смогла определить, что это за растение. И трогать их, как и просил Красий, не стала.
Поднявшись в дом, сложила свою корзинку на стол, вернула крышку погреба на место, подтянула коврик и принялась за готовку.
Очистила овощи от кожуры, мясо уже лежало в подсоленной воде и ждало, когда я добавлю к нему крупу.
Круглый овощ оказался чем-то похожим на батат по цвету внутри и структуре, но отдавал чесноком, очень странно, надеюсь, что на вкус окажется вполне съедобным. А оранжевый корнеплод действительно оказался горьковатой морковью, вероятно, какая-то его дикая разновидность.
С печью управилась с трудом: пыхтела, тихо чертыхаясь, но таки засунула при помощи рогача тяжёлый кувшин с мясом и крупой поглубже в пышущее жаром нутро. Туда же отправились крупно нарезанные овощи, которые я просто посолила, перемешала и сложила в плоскую чугунную сковороду, прикрыв неказистой тонкой металлической крышкой.
Отерев пот со лба, задвинула заслонкой зев печи и устало села на скамью. Руки чуть подрагивали от напряжения.
Время бы засечь, но доставать часики, что лежали в третьем отделе чудо-саквояжа, не хотелось, ибо, думается мне, такие вещицы в этом мире прилично стоят. А точнее, таких механизмов в здесь, скорее всего, и нет вовсе. Простые люди живут в своём правильном биоритме: встают с рассветом, даже чуточку раньше, а спать укладываются, стоит солнцу закатиться за горизонт. Я уже и не помню, когда сама так делала: мой день был ненормированный, а законные выходные могли прерваться в любую секунду — звонок с работы и я мчусь в поликлинику, отложив личные дела на потом. С переходом в частную клинику стало чуть полегче и времени для себя и родных удавалось выкраивать больше, и заработок начал радовать, но всё же, всё же… я была замужем за своей работой.
Овощи я вынула раньше тары с кашей, чтобы не подгорели и снова начала маяться от безделья.
От нечего делать, прошлась по дому, взяла стоявшую в углу метлу из каких-то сухих веток, просто собранных в пучок, и подмела полы. Убрала спальные места, сложив красиво шерстяные пледы. С интересом потыкала пальцем в бычий пузырь, которым было затянуто крошечное окошко. На ощупь он был шероховатым в некрасивых мелких складочках, как сеточка морщин на старческом лице. А уж чтобы хоть что-то рассмотреть через такое мутное "стекло" и речи быть не могло. Солнечные лучи пробивались тусклым монохромным светом в единственную комнатку бревенчатого домика, позволяя не жечь импровизированный, наполненный жиром с плавающей в нём тряпицей, светильник.
Гарра пришла аккурат к обеду.
Она тяжело вошла в дом, поставила на пол плетёный туесок, а затем и сама разделась: скинула свой огромный тулуп и шерстяной кучерявый платок, повесив их на гвоздь у входа, прошла к столу.
— Что же, девочка моя, — с ходу начала она, а я замерла у печи, судорожно сжимая ухват, как мышь с кусочком сыра, застигнутая врасплох, — до заката нас будут ждать в городской управе. Лестер Холстен лично нас примет и вынесет решение.
Я просто кивнула, принимая её слова к сведению. А сама мысленно взмолилась, чтобы всё прошло, как Гарра и задумала. А уж я постараюсь её не подвести. В течение обеда, когда я поставила на стол не только кашу, но и зажаристые овощи, удивив стариков, мы тренировались в просторечии, я коверкала слова, шепелявила и вовсю веселила хозяев дома.
— Ну ты и выдумщица, — вытирая уголком платка выступившие от смеха слёзы, заявила женщина.
— Так-то ты похуже меня балакать стала, Мия, сапсем ничего непонятно, точно примут за девицу из глухой деревни в три двора, — широко усмехаясь,
