Ифа, — а чтобы нарисовать её, ему нужна шаббианская кровь его пары.
Тени Лора начинают отделяться от его тела.
Он, должно быть, выразил своё неудовольствие и рявкнул что-то в голове у Ифы, потому что моя бедная подруга делает резкий вдох, опускает взгляд в пол и тихо произносит:
— Dalich, Mórrgaht.
«Я не рявкал на неё».
«Тогда почему она извинилась и смотрит сейчас себе под ноги?»
«Потому что я попросил её… вероятно чуть более эмоционально, чем следовало… не использовать слово «пара». Оно слишком священно для того, чтобы использовать его в таком», — его взгляд проходится по моей руке, на которой красуется напоминание о том, что я связана с другим, — «пошлом смысле».
А-а… я переплетаю свои пальцы с его пальцами, чтобы не дать ему полностью превратиться в дым.
«Лор, ты — моя пара. Только ты».
— Они нашли рунический камень?
Я поворачиваюсь на звук хриплого голоса. Мой отец стоит в дверях таверны, сжав руки в кулаки и постукивая ими по своим бёдрам.
— Да, Кахол. В охраняемом помещении художественной галереи.
Удивление на лице моего отца сжимает мне сердце. На шаг ближе к Шаббе. На шаг ближе к тому, чтобы вернуть свою пару.
— Разве Киан не может проскользнуть внутрь? — спрашиваю я.
— Его сердце застывает каждый раз, как он касается стены, — Ифа сжимает губы. — Он говорить, что помещение, скорее всего, окружено обсидианом.
— Focá, — бормочет мой отец.
Ифа впивается зубами в нижнюю губу.
— Бронвен говорит, что Фэллон может проходить сквозь стены.
— Фэллон не поедет в Глэйс, — огрызается Лор.
Ифа смотрит на Кахола из-под ресниц.
— Киан организует ужин, чтобы обсудить наш союз. Он сказал Владимиру, что вы с Фэллон будете присутствовать на нём.
— Нет.
Тени Лора отделяются от моих пальцев и обвивают меня за талию.
— Разве вы не отдали ему сосуд?
Мой отец проходит вперёд, на его жилистой шее пульсирует вена.
Я приподнимаю бровь.
— Какой сосуд, dádhi?
— В ночь, когда тебя забрали, мы достали из пещеры сосуд с кровью Мириам.
— Это была не кровь Мириам. Это была кровь змея. Похоже, кровь, которую раздавали люсинцам, не принадлежала Мириам. Но это не значит, что больше нигде не осталось сосудов с её кровью, так как Коста, похоже, годами пускал кровь своей возлюбленной, а кровь шаббианцев не сворачивается.
Глаза Лора становятся отрешёнными, словно он перенёсся во времени и пространстве к человеку, который пырнул его в спину.
— Он определённо это делал, — уверенно говорю я, хотя нет никакого смысла это доказывать. — Отправляемся в Глэйс.
Мой отец вздрагивает, услышав моё предложение, полное энтузиазма, и его глаза наполняются слезами, словно он испытал облегчение и готов разрыдаться.
— Нет, — говорит Лор, не терпящим возражений тоном.
Но мой отец всё равно возражает:
— У нас есть время. Данте потребуется ещё пара дней, чтобы добраться до стоянки дикарей.
— Стоянки дикарей? — спрашиваю я.
— Именно рядом с ней заканчивается туннель, — объясняет мой отец. — Единственный туннель. Росси оказался прекрасным картографом.
«Подумать только, вы все хотели его убить».
Зрачки Лора сужаются.
«Я всё ещё этого хочу».
Я хмурюсь.
«Он забрал тебя у меня, Behach Éan».
Я вздыхаю, решив сменить тему.
— А что насчёт дикарей? Они на нашей стороне?
— Ну, да. Их просто заворожил сундук с золотом, который мы им пообещали за то, чтобы пробурить дыру на месте их лагеря, и они ещё больше прониклись, когда мы предложили им второй сундук, если они сообщат нам о том, когда крысы достигнут места своего назначения.
Лор проводит кончиком языка по верхней губе в предвкушении этой новости.
Мой пульс так часто бьётся, что во рту появляется привкус монет, которые так жаждут получить дикие фейри.
— А мы уверены в том, что их нельзя будет уговорить сражаться на стороне фейри? Ведь учитывая всё то железо, которое они принимают, сделки не должны отпечатываться на их коже, верно?
— Верно, — медленно говорит Лор. — В мире нет ничего определённого, поэтому кое-кто присматривает за ними.
— Мог ли Данте вернуться назад?
— Мог, но Маттиа и Антони уже начали поиски в туннелях.
Может быть, вместо того, чтобы копать, Юстусу и Антони следовало попросить парочку водяных фейри затопить туннели?
«По словам Росси, это мало чем поможет, так как там слишком много перегородок и уклонов».
Значит, мы подождем. А пока мы это делаем…
— Я всегда мечтала увидеть Глэйс. Говорят, ледяные образования очень красивы.
Лор качает головой.
«Ледяные образования? Серьёзно?»
Мой отец, должно быть, решил, что Лор покачал головой на мою попытку заставить его отправиться в Глэйс, потому что говорит:
— Если магический барьер исчезнет, Прийя сможет отправить сюда свою армию. У Данте не будет не единого шанса.
Тени моей пары слегка касаются моей кожи.
— У него и так нет ни единого шанса.
Как жаль, что у меня нет такой же уверенности. То есть, у меня есть желание покончить с Данте, но желание и способность — это разные вещи.
— Прошу тебя, брат, — голос моего отца звучит так сломлено, что моё сердце разбивается.
Лор ещё крепче приобнимает меня за талию.
— Тебе надо немного поспать.
Мой отец раскрывает рот, но затем закрывает его и сжимает губы. Он так сильно расстроен, что если бы я не стояла рядом, он, вероятно, ударил бы Лора.
Я провожу по костяшкам пальцев своей пары.
«Избавь его уже от этих страданий».
— Впереди нас ждет долгий перелёт, Кахол, не говоря уже о том, что нам придётся вынести непростой ужин, пока Фэллон рыскает по их музеям.
Уголки губ моего отца начинают дрожать, а его глаза загораются, словно он представил, как моя мать сбросила свою розовую чешую и идёт по пляжу навстречу ему.
Губы Ифы изгибаются в широкой улыбке, которую я ей возвращаю, но затем тяжесть задачи, которую нам предстоит выполнить, ложится мне на плечи. Я не имею права ошибиться, так как это не только лишит Лора союзной армии, но и разрушит хрупкую надежду моего отца.
В то время как мои компаньоны обсуждают детали, я вглядываюсь в пламя факела на стене. Неожиданно огонь ярко вспыхивает и тухнет, после чего я погружаюсь во тьму. Я моргаю, но затем снова вижу свет, но на этот раз приглушённый, естественный. Он проникает сквозь хвою и падает на волосы девушки, которую я не видела со времен пира у Ксемы в Тареспагии.
— Я слышала, что ты провидица.
Алёна ещё плотнее кутается в воротник своего белого мехового пальто.
Когда я понимаю, где я, всё внутри меня застывает, подобно обледенелой земле, по которой
