удивлен? — пробормотал историк. — Прошу вас, адептка Ларо.
Адептка Ларо, чувствующая, что у нее слегка подгибаются колени, шагнула вперед.
— Прежде чем вы это сделаете, напомните, как закончил свою жизнь принц Коммелан?
А он точно не серийный маньяк? Кому еще нужно вскапывать такие подробности, пусть даже это исторический факт.
— Горрахон подчинил его сознание заклинанием, превратив в марионетку. Принц сам пришел с ним сюда, сам лег на алтарь. Где Горрахон вонзил ему в сердце клинок из меррьярской зачарованной стали. Выброс силы был таким, что словно остановил время в момент смерти Коммелана.
— Да, и все, что мы видим…
Я не стала дожидаться повторения пройденного. Просто положила руку на камень, которой посреди тишины, зазвеневшей в ушах, оказался внезапно горячим. Затем ледяным. Затем перед глазами потемнело, ладонь словно прошило молнией. А когда я открыла глаза, увидела лежащего на черной земле Люциана. Золотые, успевшие набрать силу крылья, были обломаны, на губах пузырилась кровь. Невидящие глаза уставились в черное небо, и в них таяли последние золотые искры.
Я бы заорала, но в легких неожиданно кончился воздух. Меня затрясло, причем весьма натурально, как если бы я схватилась за оголенный провод.
— Адептка Ларо! Адептка Ларо! — Меня и в самом деле трясли, и, широко распахнув глаза, я увидела над собой магистра Доброе утро. Весьма недовольного. Совершенно белых адептов. Даже Макс слегка побледнел. — Мы, несомненно, высоко ценим ваши актерские таланты, но, если не хотите получить новое взыскание, отойдите от алтаря.
Я его даже расслышала. На задворках сознания.
Потому что перед глазами еще стояла увиденная картина. А в реальности лицо Люциана двигалось вперед-назад и расплывалось. От неожиданно хлынувших слез.
На меня продолжали пялиться. Только на этот раз уже не из-за того, что я надела штаны или чего-то подобного. Что вообще со мной произошло, когда я увидела это? Я тут затряслась, как фальшивая гадалка-экстрасенс на связи с духами, или что? И что я вообще увидела?
— Актриса, — комментирует Клава, и я прихожу в себя.
Шарахаюсь в сторону, отворачиваюсь, вытирая слезы тыльными сторонами ладоней. Меня продолжает трясти, но внутри, и я отхожу подальше от толпы, насколько это возможно. Меня тут же окружают Макс, Ярд, а еще я вижу идущего к нам Драгона.
— Ленор, это что было? Ты реально решила всех напугать? — интересуется друг.
— Да, шутка не очень, — соглашается Макс.
— Это не шутка. — Люциан оттесняет их всех, приближаясь ко мне, а я вообще на него смотреть не могу. Потому что все еще вижу этот кошмар, и от одной только мысли об этом все переворачивается. Чем меня там накрыло?! Что это?!
— Дайте нам поговорить, — командует Драгон, и брат с Ярдом смотрят сначала на него, потом на меня. Потом опять на него.
— Ты уверен?
— Уверен.
— Я не уверена! — выдаю я, но кто бы меня слушал.
Парни отходят, и мы остаемся один на один.
— Что там произошло?
Он смотрит в упор, серьезно, а еще очень… по-настоящему, что ли. Я ненавижу это чувство: видеть, знать, что ему не все равно! Лучше, гораздо проще было, когда Люциан Драгон был королевским гондоном и вел себя соответственно.
Что я ему скажу? Я видела тебя мертвым, готовь костюмчик?
Что. Я. Вообще. Видела.
— Ничего. Просто решила пошутить.
— Можешь рассказывать этот бред Въерду. Женевьев, Оллихарду. Да даже своему Валентайну, но не мне.
— При чем тут Валентайн?! — шиплю я.
— При том. Это его талант — во все подряд верить.
Что? Он вообще о чем?
— Люциан, мне сейчас не до разговоров. Я просто хочу побыть одна.
— А я думаю, что одной тебе сейчас быть не стоит.
Он пытается схватить меня за руку, но я вырываюсь.
— Лена…
— Замолчи! — шиплю я. — Замолчи и отстань от меня! Что ж ты никак понять не можешь, что я видеть тебя не хочу! Слышать тебя не хочу! Вообще ничего от тебя не хочу!
Вместо того, чтобы знакомо разозлиться, Люциан шагает ко мне и пытается обнять, я же с силой его отталкиваю и бегу в сторону. Он бросается за мной. Вслед нам летит разъяренный голос:
— Адепты! — Въерд, он же Доброе утро, рычит как дракон, и на этом я ускоряюсь еще сильнее.
В какой-то момент перед глазами полыхает вспышка. Портал. Та самая аномалия.
Мысли проносятся в голове в считаные секунды, и я проваливаюсь в раскрывшееся передо мной пространство, чтобы вылететь с другой стороны. Буквально: падая, я проезжаюсь ладонями по траве, по земле, спасая свой нос от приобретения экзотической горбинки, и торможу прямо перед козоовцой, или юккой. Которая раздраженно смотрит мне в глаза и говорит:
— Бмэээк.
Маленькие рожки и длинная кучерявая шерсть, глаза-бусины. Крупные, коричневые. Зверюга смотрит на меня и повторяет:
— Бмэээк!
Бмээээк! Бмээээк! Бмэээк! Бмэээк!
Это доносится со всех сторон, юкки как-то нервно дергают куцыми хвостами, носятся туда-сюда, я замечаю столпотворение животных вокруг чего-то, лежащего на земле. Пастух в темном плаще с капюшоном стоит чуть поодаль, и вокруг нас вдруг становится невыносимо темно. Настолько невыносимо, словно следом за мной просочилась магия из портала, от алтаря Горрахона. Я даже испугаться не успеваю, когда меня накрывает холодом. В точности так же, как в мире, который я считала родным. Искрящиеся серебряные молнии пронзают небо, юкки с воплями бросаются врассыпную.
Открывая мне то, вокруг чего они толпились. Тело, то есть, скелет, обтянутый кожей. Точнее, то, что было пастухом. В грубой холщовой рубашке и штанах, из рукавов торчат скрюченные кисти рук, из брючин — кости ног, уходящие в протертые местами башмаки. Вопль застывает у меня в груди, кажется, вместе с сердцем.
А потом тот, кого я приняла за пастуха, оборачивается.
Высокий, длинные темные волосы. Темная одежда, почти сливающаяся с черным плащом, он двигается, как сама тьма. Словно сгустившаяся вокруг нас суть Загранья перетекает в него, или он перетекает в нее, стирая границы перехода. Он выглядит старше, но он поразительно похож на Валентайна. Тот же разлет бровей, тот же прищур. Та же хищная пронзительная аура, вытряхивающая изнутри все тепло… таким я увидела Валентайна впервые.
Эта мысль проносится вспышкой в сознании, мгновением. Рваной молнией.
Точно такая же ударяет в не успевшую вовремя метнуться в сторону юкку, разнося ее в пыль. Адергайн Ниихтарн протягивает мне руку и
