— Неужели до тебя дошло? — сказал Иаил. — Знаешь, а ведь это могла бы быть, возможно, самая приятная часть дня. Когда ты предположил, что Иорам ее убил? Хотя, он, конечно, мог. Но, на самом деле, он отдал ее мне.
Отдал ее? Акива не мог об этом думать.
— Она не может быть причиной твоей ненависти к стелианцам? Всего одна женщина?
— Ах, но это не просто какая-то там женщина. Женщины есть везде, красивые женщины почти везде, но Фестиваль была дикой, словно буря. А бури творят ужасные вещи. — Он снова посмотрел на Лираз. — Захватывающие. Сродни штормовикам. Нет ничего более захватывающего, чем штормы в гневе. — Он кивнул солдату. — Взять ее.
Акива вытолкнул себя, оказавшись перед солдатом; он чувствовал себя таким медлительным, вялым. Азаил тоже начал действовать. Лираз удалось взмахнуть мечом, но тот был встречен мечом Доминиона, который выбил его из ее ослабших рук, и с глухим стуком упал на груду тел из Иорама, Иафета, Намаиза и Мизориаса. Разоруженная или нет, она не была напугана.
— Убей меня вместе с братьями или ты пожалеешь об этом, — выплюнула она.
— Теперь, я оскорблен, — сказал Иаил. — Ты умрешь вместе с ними, раньше, чем потрешь мне спинку?
— Тысячу раз.
— Ох, моя дорогая. — Он прижал руку к сердцу. — Вот видишь? Понимая это, убивать вас становится еще приятнее.
Солдаты приближались.
Два десятка Доминионов с руками мертвых ревенентов, а Азаил все еще воевал со смертью, пока его собственная не пришла за ним.
Его широкий клинок ударил солдата в лицо. Лезвие пришлось прямо в кость, и когда солдат начал падать, то весом своего тела потянул Азаила за собой, так что выпад, пришедшийся по нему, ударил слишком глубоко. Меч скользнул под поднятой рукой, где не было ни брони, чтобы защитить, ни пластины, ни даже кожи. Он проткнул его насквозь и вышел между крыльями. Азаил в недоумении замер, посмотрел на Акиву, затем опять на меч. Он выронил свой собственный, оставив попытки высвободить его из черепа, в котором тот был зажат, и так же, как и Хеллас, он потянулся к клинку, который был от него в стороне. Но руки не слушались. Азаил сомкнул эфес в ладони, и рухнул на колени, а Акива видел это сквозь вспышку ясности, в которой так отчаянно нуждался ранее.
Сиритар пришел слишком поздно. Сродни тому, как пачкаются в крови, уже после совершения убийства.
Азаил пал. Лираз бросилась на колени, чтобы подхватить его.
Акива ощутил во всем великолепии света вопль, который раздался изо рта его сестры. Он слышал, как она вопит от горя, и видел это. Этот звук обладал формой, он был светом, все было светом, и все печалью, и Лираз пыталась удержать голову Азаила, пока его глаза стекленели, но ее схватила пара Доминионов и голова Азаила рухнула на пол. Акива знал, что его брат мертв, еще до того, как голова того упала на кафель, и звон, который он услышал у себя в черепе, походил на тысячи крыльев, взмывавших в небеса Хинтермоста.
На сей раз никаких птиц. Или если это были они, то это небо помогло им, само небо, которое в тот момент... дрогнуло. Снаружи, над городом и над морем, как будто его схватили в большой кулак и потянули, небо покачнулось. Оно поскользило. Оно съежилось, сжавшись в одну точку, и потащило все к своему центру: к Башне Завоевания. Небо было непрерывным мотком нити, так что движение ощущалось по всему Эретцу.
Костры, там, вдалеке, внезапно вспыхнули на южном континенте с неожиданным порывом ветра. В зубчатых ледяных дворцах вершин Хинтермоста встрепенулись штормовики и подняли свои величественные головы. На противоположной стороне гор, мелькнули Свева, Саразал вместе с Капринами, взмыв в ночное небо, проделав долгий путь через туннели. И на противоположной стороне мира — днем, покуда в Империи длилась ночь — у перил террасы стояла женщина, смотревшая на бледно-зеленое море. Она ощутила порыв ветра, который взметнул ее волосы, и посмотрела вверх.
Она была молода, сильна. На ее черных волосах красовалась диадема, драгоценный скарабей в начищенном до блеска золоте; ее крылья горели пламенем и глаза тоже, и они сузились, а облака над головой, стягивались так быстро, что небо становилось все чернее. Облака все прибывали и разрывались молниями, вихрем вращая тени и птиц, пойманных неумолимым ветром. Ее взгляд метнулся к искрам, к ее городу, ее острову (ее островам), к ее народу, который перестал заниматься своими делами и уставился в небо.
И когда движение прекратилось, и наступила звенящая тишина, она знала, что за этим последует, и потянулась к перилам.
Это было похоже на вздох, который предшествовал крику, а затем раздался и сам...
Крик.
Неожиданно все стихло. Облака убрались туда, откуда появились, проносясь над бледно-зеленым морем.
И дальняя сторона мира вернулась к источнику этого долгого, неестественного вздоха и крика, в Зал Завоеваний, стены из небьющегося стекла которого... разлетелись вдребезги. Меч же, символ Империи Серафимов, взорвался с невероятной силой.
Луны наблюдали. Их отражения были разнесены миллионами разлетевшихся осколков, так что можно было сказать, что и они ранили и нанесли удар, раненые Нитид и Эллай. Когда взойдет солнце, стеклянные осколки-кинжалы будут обнаружены в деревья на много миль от башни, и трупы тоже, хотя тех было меньше, чем могло бы быть, если бы на дворе был день. На крышах лежали пронзенные стеклом птицы и израненные ангелы, а в своде Серебряного меча образовалась брешь, которая позволила сбежать десяткам наложниц. Многие убегали, уже вынашивая под сердцем ребенка Иорама, другие держали своих детей на руках.
Меч встретил рассвет стальным остовом. Слои стекла исчезли, всех этих коридоров-лабиринтов больше нет, нет птичьих клеток и расписных ширм, помоста кровати — исчезли, будто их и никогда и не было.
День (ослепляющий, безоблачный) превратился в лоскутное одеяло, сотканное из тишины и ужаса, нервного возбуждения и роптания и тел, которые простирались аж до Тисалина.
Что же произошло?
Ходили слухи, что Император пал от рук Проклятья Зверья, и наследный принц тоже. Никого не удивило, что Проклятье Зверья и его когорта ублюдков исчезли, или, что потрепанные Серебряные мечи, пережившие ночь, обнаружили, штурмуя казармы Незаконнорожденных, что те пусты, и во всем Астрае не обнаружилось не единого волоска солдат-ублюдков.
Что подтвердилось по всей Империи. Незаконнорожденные растворились вместе с облаками, как было сказано.
Однако, это было не так. Облака сбежали к противоположной стороне света, где молодая королева стелианцев отложила свою скарабейную корону, убрала назад свои черные волосы, и велела своим магам отследить источник такого чрезвычайного возмущения.