— Ну, здравствуй… — глубокий голос, раздавшийся сверху, почти заставил Йена очнуться. Он попробовал подняться на руках и оторвать гудящую от ударов голову от пола.
Со стороны, должно быть, походил на горького пьяницу, который безуспешно пытается совладать с собственным телом. Ладони поехали в разные стороны, и пленник опять вытянулся на камнях.
— Бедный… совсем плохо, да? — в мягком голосе не было и нотки сочувствия. — Ну, ничего, ничего. Я помогу прийти в себя. Немного…
Чужая сила, стихийная, жесткая, попыталась наполнить его, хлынула в душу. Собственный дар поднялся в груди, прерывая бесцеремонное вторжение.
— Не нужно… — голос сипел, а ноги подгибались, когда Йен, покачиваясь, встал. — Ты же знаешь, что со мной в таком случае произойдет, Ана…
Он застыл, глядя на незнакомку, стоящую напротив. Незнакомку, которая не была Анарой.
— Кто ты?
Легкое удивление промелькнуло на красивом лице.
— Я — Анара, — напомнила ему женщина.
— Анара — глубокая старуха. Магесса, сила которой заключалась лишь в том, что она могла перенимать дар других магов и передавать его земле, не позволяя появляться новым колдунам. Анара никогда бы не стала создавать этих, — Йен кивнул в сторону колдунов, которые приволокли его сюда. — Ты не она. Я вижу тебя. Не то, что ты показываешь остальным, а тебя. Кто ты, магесса?
— Все мои деяния, как на ладони, не так ли? — женщина улыбнулась. — Как жаль, что я не знала о твоем знакомстве со старухой. Тогда бы все сложилось немного иначе.
— Анара, что он говорит? — один из колдунов шагнул вперед, и магесса досадливо поморщилась, после чего быстро переплела пальцы, и тут же развела ладони в стороны.
— Ничего. Он просто ошибся.
Колдун, подчиненный силе, послушно отступил назад. Йен усмехнулся, глядя на ту, что называла себя Анарой.
— Они без твоего разрешения хотя бы дышат?
— Нет, — она улыбнулась. — И поверь, их это устраивает.
Йен промолчал. Женщина тоже безмолвствовала, оглядывая его со странной улыбкой, значения которой маг не понимал.
— Я видела твою жену. Она милая. Пугливая, но милая.
Грехобор подался вперед, забывая о том, что не должен показывать свою силу.
— Где она?!
— Не волнуйся. Она жива, здорова и находится… дома.
— В «Кабаньем Пятаке»?
— Не-е-ет. Дома. В своем мире.
Однако торжествующая улыбка на красивом лице поблекла, когда в комнату ввались трое колдунов, таща кого‑то четвертого, яростно вырывающегося.
— Анара! — один из мужчин почтительно поклонился. — Мы поймали…
— Пустите меня, червяки! — взбешенная особа, бьющаяся в руках колдунов, не имела ничего общего с той девушкой, что когда‑то прикасалась к Йену.
А в глазах, прежде лучившихся весельем и лаской, сейчас тлели гнев и злоба, подогретые Проклятой силой.
Глухая боль затопила сердце мага. Столь удушающая и мучительная, что Грехобор покачнулся. Его жена, его любимая — та, ради которой он был готов умереть — стала колдуньей. И не просто колдуньей…
— Она убила Кветта! — выкрикнул одни из колдунов, пытаясь удержать рвущуюся прочь девушку. — И мы не знаем…
Тут его речь перешла в вой, потому что Василиса высвободила руку и вцепилась парню в лицо. С большим трудом ее оторвали и попытались скрутить. Однако Багоева стряпуха не желала сдаваться, она рвалась, кусалась и царапалась. Наконец, один из Анариных приспешников не выдержал и отвесил пленнице увесистую затрещину, надеясь тем самым усмирить пленницу.
Не тут‑то было! Девушка увернулась, а удар пришелся в ухо держащему ее колдуну. Жена Грехобора ликующе взвизгнула и уже почти вывернулась, чтобы сбежать от схвативших ее, но… замерла, устремив настороженный и угрюмый взгляд на мужа. В ее глазах светилась мрачная враждебность, но не было самого главного — узнавания. Конечно. Родилась новая колдунья и Проклятый дар поглотил все то, что когда‑то делало Василису человеком.
— Как же ты вернулась? — задумчиво спросила Анара, оглядывая пленницу. — Я ведь подтолкнула тебя магией. О-о-очень сильной.
— Ты кто такая — меня толкать? — буркнула девушка, на всякий случай складывая руки в замок.
Магесса ухмыльнулась.
— Я — друг.
— Нет у меня друзей.
— Теперь есть. И, поверь, я — хороший друг.
— Это еще почему?
— Потому что я сильная, — женщина сделала шаг вперед, но Васька отступила, подойдя на шаг ближе к Грехобору.
Йен сжал зубы, наблюдая за попытками той, что называла себя Анарой, подчинить себе его жену. Хотя… какая она ему теперь жена. Эта колдунья и не вспомнит, что у нее был муж. А если кто‑то ей об этом и расскажет — в душе не шевельнется ни тоски, ни сожалений. Разве будет ей дело до их первой ночи и той грозы, которую они разделили на двоих, стоя под потоками ливня?
— Я тоже неслабая, — тем временем ответила Лиска, исподлобья глядя на магессу. — И мне не нужны друзья.
— Хм… это резон, — согласилась Анара. — Но, позволь напомнить о том, что на первое убийство ты по неопытности растратила слишком много сил, а прибывают они о-о-очень медленно. Но я могу помочь. Научить тебя.
— А что взамен? — девушка сделала еще один короткий шажок в сторону. — Служить тебе, как эти дуболомы? Ищи дуру.
— Что я — Маркус, чтобы мне служить? — деланно удивилась собеседница. — Я не так тщеславна. В качестве благодарности будет достаточно и пары «добрых» дел. Очень увлекательных.
— Как убийство? — глаза девушки вспыхнули предвкушением.
— Да.
Василиса, долю мгновения поколебалась и кивнула.
Грехобор смотрел на кудрявый затылок жены, на ее мягкие плечи, слушал голос, прежде насмешливый и задорный, а теперь такой ехидный, и боролся с желанием убить ту, которая вот-вот обернет против него свой дар.
— Как она вернулась? — повернулась к потирающим ушибы, покусы и царапины колдунам Анара. — Как стала колдуньей? И как теперь быть с Шахналом?!
Матерь Дев сказала Зарии, что обряд служения Великой богине состоится через седмицу, а до тех пор девушке было предложено познакомиться с жизнью обители, нравами и бытом лантей.
Новообретенной послушнице пообещали не чинить запретов, ничего не утаивать и отвечать на все вопросы, которые у нее будут возникать. Столь резкая перемена отношения к собственной персоне поначалу даже испугала чернушку, которая привыкла злобу и презрение встречать чаще, чем доброту и дружелюбие.
В обители жизнь текла однообразно, размеренно и монотонно. Но в этой монотонности были покой и умиротворение. Тут никто никуда не спешил, говорили вполголоса, работали без суеты и носили себя с достоинством.
