Он понимал, что испытывает удачу, но, на волне победы очередного раунда, ему было плевать.
Однако Девина, очевидно, закончила игры. Она опустила подбородок и посмотрела на него из-под бровей идеальной формы.
— До скорого, Херон.
И на этом она исчезла, испарилась.
После, Джим достал сигарету из пачки и прикурил. Выдохнув, он снова рассмеялся, наслаждаясь кайфом во всем теле. Будто он только что занялся сексом… хорошим сексом.
Повернувшись к гаражу, он поднялся по лестнице, решив показаться Эдриану перед тем, как он отправится…
Выдохнув дым, он нахмурился, гадая, не мерещится ли ему. Но нет. Радио, которого у него не было, снова играло…
Капелла на песню Train[141] «Calling All Angels».
Что за чертовщина?
Быстро взбежав по лестнице, он сжал губами сигарету и толкнул дверь…
Сидя на полу, спиной к тесному пространству перед входом, Эдриан положил голову на руки. С тихой и идеальной высотой голоса, он пел медленно, красиво… будто родился для микрофона.
— Я думал, ты не умеешь петь, — сказал Джим.
Эдриан не поднял головы, но остановился и пожал плечами.
— Я пел так погано, чтобы позлить его. Тебя, кстати, тоже.
Джим выдохнул ровную струю дыма. — У тебя отличный голос.
Забавно, что Эд предпочитал фальшивить и раздражать.
— Ты будешь в порядке, если я займусь небольшим делом? — сказал он ангелу, не дождавшись ответа.
— Да. Мы в порядке. Я просто посижу с ним.
Джим кивнул, несмотря на отсутствие зрительного контакта.
— Тебе что-нибудь нужно?
— Не-а. Мы в норме.
Смотря на массивную фигуру ангела… свернувшиеся огромные ноги, мощные руки, свободно отдыхающие на коленях… Джим был более чем готов для следующего раунда: этой ночью Эдриан, казалось, снова ненадолго ожил, был полон энергии, заинтересован. Эта решительная неподвижность, с другой стороны, больше напоминала натуру Эдди.
— Я вернусь.
— Можешь не торопиться.
Разделение было нежелательно, но Джим должен выполнить задуманное. Некоторые вещи можно выбирать… другие же были вопросом необходимости, если у тебя есть хоть капля чести.
Отвернувшись, он вышел так же, как заходил, тихо закрыв за собой дверь. Прежде чем уйти, он положил ладонь на стену гаража и смежил веки.
Хорошо сконцентрировавшись, он призвал воспоминание Эдриана и Эдди в их гостиничной комнате, в «Мариотте»[142], когда они спорили друг с другом и обменивались критикой. Он представил, как они делают это снова, увидел красные глаза Эдди, которые дают отпор театральным закидонам Эдриана, пока другой ангел в запале вскидывает руки.
В видении, созданном в его сознании, они снова были вместе.
Целыми и невредимыми.
Оба были живы.
Когда Джим поднял веки, все здание было охвачено слабым сиянием, фосфоресцентная иллюминация не отбрасывала теней, но была мощнее, чем освещение стадиона.
Он убрал руку, и с неба начали падать первые снежинки… что стало намеком к его исчезновению в холодном воздухе.
Прежде чем Век, наконец, смог повидаться с Рэйли, прошло два с половиной часа с момента его появления в Святом Франциске… два с половиной гребаных часа.
Но, с другой стороны, когда Де ла Круз остановился у ближайшего к отделению скорой помощи входа, чтобы высадить его, Век открыл дверь авто и обнаружил, что не может стоять на ногах.
Проблема исчерпаемости энергии.
Поэтому, вместо того, чтобы пройти через крутящиеся двери в стационарное отделение и направиться к палате Рэйли… номер которой он узнал благодаря справочной службе больницы… он сам оказался в неотложке. Где, разумеется, они не предоставили ему ни крупицы информации о Рэйли или ее состоянии.
Гребаные правила «HIPAA»[143].
И, блин, они окружили его со всех сторон.
После того, как его проткнули, прокололи и подвергли рентгену, врачи попытались втолковать, что он нуждается в капельнице, но Век категорически отказался и заявил им, что уходит. Компромисса ради они обмотали бинтами «Эйс» его бедро, которое стало болеть только сильнее, натянули очередную повязку мумии на другую лодыжку, и велели ехать домой и ожидать ухудшения состояния на следующий день.
Спасибо, добрый доктор.
Однако трость пригодилась. И когда лифт пропищал, и Век шагнул на седьмой этаж стационара, он использовал палку для того, чтобы вытащить свою жалкую задницу в коридор.
Он посмотрел в обоих направлениях. Понятия не имел, куда идти.
Век наугад выбрал право, решив, что рано или поздно наткнется на кого-нибудь из персонала, карту или искомую палату.
Хромая по коридору, он опустил взгляд на свою одежду. Грязная. Потная. Разорванная. Адский наряд, но он едва ли станет тратить время на поездку домой, чтобы снова переодеться.
И когда он добрался до стойки медсестры, то не имел абсолютно никакого желания наткнуться на дерьмо в духе «сейчас-не-время-посещений» и «приходите-позже».
Рэйли сказала, что любит его.
А он отшил свою женщину.
Да, окей, это не он закрыл дверь перед ее носом… технически, это сделали медики. Но он позволил ей уехать… а эта ошибка из разряда тех, что хочется исправить при первой же возможности.
Даже если нуждаешься в трости и выглядишь так, будто тебя нужно ополоснуть из фланга.
Завернув за следующий угол, он уперся в длинный коридор с указателями на английском и испанском, а также кучей стрелок и картой. Жаль, что все это дерьмо казалось бессмыслицей… и не только потому, что он был истощен. Они нарочно сделали так, что пациентов тут невозможно найти…
На другом конце коридора появилась огромная, темная фигура и зашагала в его сторону.
Ближе. Еще ближе. Пока Век не смог различить кожаные штаны, тяжелые ботинки и черный плащ.
Резкая боль внезапной стрелой пронеслась в его голове. Столь сильная, что он задумался, а не оторвался ли у него тромб из-за всей беготни по карьеру.
Но… взглянув на жесткое лицо, он понял, кто это. Это был…
Век выругался и прислонился к стене, когда боль в мозгу стерла все мысли.
А тем временем, мужчина просто продолжал приближаться. Пока не остановился прямо перед Веком.
Сосредоточившись сквозь боль на этом невероятном лице, Век знал, что никогда не забудет его.
— Я собираюсь сделать все правильно, — сказал он с иностранным акцентом, не то французским, не то венгерским. — Не беспокойся, мой друг.
Боже, эти перекатывающиеся «р» ласкали слух, удивительно плавные и аристократичные.
И потом Век осознал, о чем тот говорит:
