девушка и обхватила себя руками.
— хахаха, — Михаилу понравилась шутка.
— спасибо. — вдруг распрямилась.
— за что? — спросил Михаил.
— Я даже не знаю была ли я счастлива в те дни. — ответила Агата. — Я только знаю это чувство бесконечной и безусловной любви. Несмотря ни на что и желание быть рядом с Матвеем и страдания, что это невозможно. а … было хорошо, мне было хорошо с тобой.
— Так ещё будет, — улыбнулся Михаил. — и ни раз.
И нахмурился, потому что Агата отвела взгляд и немного развернулась, чтобы прислониться о стол, выдержать.
— … в чем дело? — спросил Михаил.
— ты хочешь со мной отношения? — спросила Агата.
— не исключено… — сказал Михаил.
— я не подхожу тебе. — девушка закусила губу, произнося слова, что ей твердили на Фестивале.
— а может я сам буду решать, кто мне подходит? — Михаил не мог не улыбаться.
— у него же была причина, да? — сказала Агата, болезненная морщина вздулась у нее на лбу. — я только теперь поняла. Это.
Михаил и почувствовал как трещина, появившаяся вечером на Фестивале вновь пошла зигзагами по груди. Он вспомнил свое положение, в котором избегал иметь серьезных отношений с Землянкой, так пришлось бы слишком многое объяснять, но и жить на две жизни тоже он не видел смысла, потому не особо встречался с “чувствами”, когда бы ему хотелось разделить с человеком немного больше, чем несколько часов своей жизни.
— правда же? — у Агаты показались слезы. — Причина была… и она распространяется и на тебя. Ведь так?
— ам…. — Михаил нахмурился. — Послушай, Агат. Давай так. Во-первых, я не Матвей. И взгляды на ситуацию у нас часто различные. Во-вторых, ты выглядишь плохо. Поехали в больницу. Я отвезу тебя в нашу клинику, для сотрудников.
— нет. я. — девушка помотала головой.
— Агата… — начал Михаил.
— нет! пожалуйста, — девушка вытерла лоб и заодно щеку. — давай не будем начинать. Не начинать то, что в любом случае обернется расставанием.
— любые отношения могут окончится расставанием, — сказал Михаил. — жизнь совершенно непредсказуема. Планировать жизнь, как играть в кости.
— в каждую нашу встречу с Матвеем, — сказала тихо Агата. — для меня наступало спокойствие, мир остывал. Но стоило расстаться, особенно в прошлом году, когда он был суровее божеств, что защищают Асгард. И начинались в голове “гадания на кофейной гуще”, а что значит это слово, а интонация, а вот он не посмотрел, а не включил упражнение, а не спросил про книги, он молчит, может я его раздражаю… Но ведь он пришел утром на тренировку. И все начиналось по кругу: счастье, охлаждение, смирение (ну и так нормально), дистанция, огорчение, отчаяние и тоска. Петля. Девочки и бабушка и все вокруг только и говорят про гордость. Как поводок, эта повторяющаяся петля искромсала меня. Я словно безумная тянула и рвала себе шею в клочья. Мое подсознание до сих пор отказывается верить в то, что он больше… Если все это начнется снова? Давай оставим хорошие моменты себе. Останемся в них…
— Агата. я отвезу тебя в больницу. Собирайся. — Михаил говорил серьезно, он понял (черт!..), но и решение он тоже для себя принял.
— Пожалуйста. Не беспокойся. Я позвоню …
— Ага..- начал Михаил сердито.
— пожалуйста, Миша. — сказала девушка.
— … я не могу тебя оставить в таком.
— не надо! пожалуйста, — Агата расплакалась и мотала головой, чтобы он не подходил. — Пожалуйста… не надо. по
И это “пожалуйста” эхом резануло его, странный привкус слова, странное чувство, странная иллюзия, о том когда еще она произнесла это “пожалуйста” и ее не послушали. И оставить ее было как преступление, он сжал кулак до белого хруста костяшек.
— я не хочу начинать, мой выбор — не начинать. — сказала девушка, и почувствовала, что на затылке волосы встали дыбом.
— я понял. — сказал Михаил, развернулся и вышел. Потом хлопнула дверь машины и он уехал.
*** Борхес, Сэлинджер и галлюцинации
Агата рассматривала свой укол, а вдруг она не умрет и так весело рассмеялась… Как она устала, плашмя спиной обрушилась на кровать. Пружина напряжения распрямилась спиралью. "Все… все… все… все", камнепадом спадали с нее требования соответствовать, стараться, контролировать. И она снова видела себя на траве в клевере, под теплым солнцем. Ветер холодном обдувал кожу, мошки садились, поднимались, время завершилось.
— Хоть немного побуду собой, — прошептала Агата.
Провалилась в короткий сон. Проснулась от приступа кашля. Затылок налился свинцом, плечи давило тяжестью, а во рту плескался привкус железа. Стало страшно. И вот в отличии от страсти, чувство страха наткнулось на гордость. Хотела, чтобы Михаил вернулся, но девушка сказала себе, что справится.
— я просто смогу, просто потому что я настоящая, я сильная, я умная, я … красивая, я нужна себе…
Агата сдерживала слезы.
— какой смысл повторять это, если мне самой недостаточно себя?! …
— они умерли, он оставил меня, а друга убили… а я просто хотела, чтобы меня немножко любили. Чистой и безусловной любовью. Я хочу, чтобы мне светило солнце, я не хочу быть счастливой в темноте. Довольствоваться собой. Я в конце-концов человек. И любовь рождается и умирает в отношениях, а не из самого себя!.. — Агата стояла перед зеркалом.
— Вот так… немного злости не помешает. — добавила грустно, поправила свои волосы, платье и набралась смелости выйти из дома.
Деревня казалась опустевшей, на участке тишина давила. Девушка присела у калитки и уронила голову на колени. Металлопрофильная стена щелкнула от ее спины, а носки кед погрузились в песок. В голове трещали галлюцинации. Чувства утратили свои очертания, все, кроме яркого и серого по цвету страдания.
— зачем же ты опять пришло?
И начались мотания, с трудом встала, вернулась обратно в спальню, разделась и легла спать. От пережитого за день навалилась слабость, она кашляла беспрерывно, пока не уснула. Сон полосами пробуждения ложился на глаза.
В распахнутое окно налетели комары, пищали около тяжелых занавесок. Дальше им не пролететь. И комната казалась светлой, ночи не темнели до конца. Футболка намокла от пота, Агата повернулась на бок, спиной к двери в комнате, но ее охватил страх, что бабушка словно шипящий кот исподтишка накинется сзади. Она развернулась на левый бок, но было неудобно. Легла на спину и слезы струями побежали по щекам. Невозможно спать. Невозможно так себя жалеть, невозможно бесконечно страдать…
Ей казалось, что Шрек вернулся.
— Помнишь рассказ Сэлинджера про молитву — спросила она любимого друга, — “Господи, Иисусе помилуй мя”. Помилование. Это не плохо, да? она улыбнулась сухими губами.
— Помилование… — уронила голову на колени.
— У каждого свои причины бежать к богам и надеяться на чудо. — Агата тихо продолжала — Но,
