После занятий я забежала домой — перекусить и глотнуть немного крепкого чая.
Нужнобыло срочно взбодриться перед сменой.
Несколько кусков индейки, тушеная картошка, разогретые в энергопечи, — и желудок перестал урчать и сжиматься. Но вот бодрости не прибавилось ни на грамм. Наоборот, после сытного ужина меня неумолимо клонило в сон.
Крепкий черный чай помог лишь немного. Влив в себя три кружки, я надела длинный черный шерстяной кардиган и отправилась в больницу.
Вечерело. Серо-синяя дымка легла на перекрестье, но было еще очень светло. Темнело тут почти одномоментно. Только что ты вышагивал почти по дневному поселению, и уже спустя несколько минут ориентируешься в кромешной тьме только благодаря белым жемчужинам фонарей.
Сиреневый туман уже выполз из расщелин между булыжниками мостовой, выскользнул из закоулков между зданиями и клубился под ногами. Еще тонким-тонким слоем, но часа через два прохожие не увидят даже своих колен.
В воздухе запахло влагой. Поднялся сильный ветер, и из цветочных магазинов потянуло густым запахом роз. Ненавижу местные ветра — не холодные, но и не теплые. А еще ненавижу розы! Они всегда казались какими-то ненастоящими, лживыми. Если знакомые мужчины ленились узнать — какие цветы любят их женщины, или просто ленились подумать о том, какой купить букет, непременно брали розы. Универсальное мерило любви и желания. Чем больше роз, тем более откровенные у мужчины намерения.
Я посильнее закуталась в кардиган, поддернула ворот голубого шерстяного свитера и заторопилась. Улица с одинаковыми светлыми двухэтажками осталась позади, и впереди замаячила больничная ограда. Высокие, черные металлические колья, на какие и преступника можно посадить, устремлялись высоко в небо. Я всегда гадала — какова высота забора? Четыре василиска или пять драконов?
Распахнутые двери ограды дергались на ветру, и громыхали. Длинная вымощенная бордовыми булыжниками дорожка почти скрылась в сиреневом тумане. Он стелился по ней, подкрадывалсяк светло-голубому двухэтажному зданию больницы, окутывал его основание и делал похожим на плавучий дом.
Еще торчали над туманом верхушки пышных зарослей мяты и мелиссы по сторонам от дорожки, источая знакомый аромат.
Несколько серых в розовые полоски котов важно сопровождали меня к дверям. Размером с кавказскую овчарку, с кисточками на ушах, как у мейн-кунов они вышагивали грациозно, легко, словно вообще ничего не весили.
Я погладила Мурашку — самого большого, зеленоглазого. Он заурчал и потерся о ноги.
— Ты всегда такая ласковая к тем, кто в ногах или это только к котам относится? — мелодичный, насмешливый голос начальника заставил поторопиться.
Рик, в темно-синей толстовке и джинсах встречал меня у дверей больницы, словно ждал.
И почему-то, после замечаний Опала, впервые за два года, я не знала, куда деть глаза под внимательным синим взглядом василиска, сердце пропустило удар и заколотилось быстрее. Резко засосало под ложечкой, и, казалось, Рик видит меня насквозь своим рентгеновским зрением. Не органы видит — эмоции, мысли, порывы.
— М-м-м, — Покачал головой василиск. — Все с тобой ясно. Не смогла удержаться, разглядывала моего сородича голым. Попросила бы, я бы и так разделся, — Он картинно дернул за черный кожаный ремень на джинсах. — А то опять не выспалась. Это не дело. Совсем не дело.
Пикнуть не успела, Рик подскочил, близко-близко, опалил знойным дыханием, схватил за плечи и… меня окутало тепло. Вдруг стало жарко, захотелось даже сбросить кардиган, свитер, стянуть кожаные лосины. Резко исчезла сонливость. Казалось, я выспалась лет на триста вперед.
Рик усмехнулся — криво, в своей излюбленной манере. На долю секунды замер напротив, не сводя сверкающего взгляда, приоткрыв жестко очерченные, но ужасно чувственные губы. Как-то весь напрягся, чуть ссутулился, и я инстинктивно дернулась назад. Наверное, потому, что меня страшно тянуло вперед, в объятия василиска и внутри зрело ощущение, что сегодня все происходит не так, как обычно.
Было что-то очень странное в том, как Рик поддержал меня своей энергией жизни. Что-то непривычное, неправильное даже.
Мне и раньше приходилось получать от Рика «подарочную силу». Но таких ощущений, как сегодня не испытывала никогда. Только бодрость и слабое, ненавязчивое тепло.
— А ты пугливая после энергии жизни! — невесело усмехнулся Рик, и скривил губы. — Пошли. Дел по горло. Поможешь мне с Маллесом, и срочники прибывают. Все как обычно. Маленький мальчик на перекрестье гулял, скалы с расщелинами не замечал. Вот загляделся парнишка на птицу, и оказался он в нашей больнице.
Этот стишок скандировали все кому не лень, но мне все равно нравилось.
Поднималось настроение, хотелось работать, возникало ощущение собственной нужности, важности.
Рик поспешил в здание, но белую деревянную дверь для меня придержал.
Охранники уже сменились. Теперь на входе в больницу дежурили брюнет и очень светлый блондин, почти альбинос, конечно же, верберы, как и предшественники. Россыпь веснушек на щеках, носу и на лбу блондина придавала его лицу мальчишеского задора.
Я поздоровалась с охранниками — с каждым поочередно. Блондин улыбнулся, брюнет серьезно кивнул.
— Давай-давай! Хватит строить глазки всем подряд! Если нужно потренироваться, я к твоим услугам всю смену! — резко окликнул Рик, и мне показалось, в голосе его отчетливо звучит досада. Хм… все чудесатее и чудесатее… Наверное, все из-за Маллеса.
Насколько я поняла ночью, а точнее уже утром, положение у главного вербера более чем отчаянное. Если мы не определим, что его убивает, придется оборотням устраивать очередные кровавые побоища. Уже среди старейшин и действующих вожаков.
Холл больницы, с пухлыми бежевыми диванами вдоль стен, еще не был забит до отказа, как к середине ночи. Но пациенты прибывали со страшной силой.
У регистрационной стойки мялась высокая и плечистая верберша, с высвеченными перекисью белыми волосами и густыми, темными бровями.
Положив на стойку пышную грудь, туго обтянутую белой футболкой, она то и дело вытаскивала из кармана черных джинсов сотовый, размером с четыре моих ладони. Таким телефоном и убить не долго!
Судя по совсем гладкому лицу, верберша едва ли перешагнула сорокалетний рубеж. А судя по тому, что она постоянно оглядывалась на мальчика, возле одного из диванов, пришла посетительница с ребенком. Парнишка, вербер, лет пятнадцати, «баюкал» замотанную окровавленным бинтом руку. Кисть выглядела неестественно вывернутой, а предплечье словно бы обрело новый сустав — значит, открытый перелом со смещением.
