Поэтому, когда со мной связались мятежники, я сразу понял, что хочу быть среди них.
Что-то ударяется о стену по другую сторону клетки, и я оборачиваюсь.
Это другой пациент, подросток тринадцати-четырнадцати лет. Он потерял сознание и упал на стену, не успев вытянуть руки и удержать себя. Он тяжело падает на пол.
Через несколько мгновений в клетку врываются врачи в масках и перчатках. Они поднимают его, выносят из клетки, из зала и потом, скорее всего, доставят в медицинский центр. Какая-то жидкость окутывает стены, и от пола поднимается пар. Они дезинфицируют клетку для следующего человека.
Бедный ребенок. Хотел бы я помочь ему.
Я протягиваю руки и толкаю стены так сильно, что чувствую, как все мышцы рук напрягаются. Я больше не хочу чувствовать себя беспомощным.
Девушка, сидящая рядом со мной в аэропоезде, одета в красивое платье с длинной юбкой. Но она не выглядит счастливой. Растерянное выражение на ее лице отражает и мои чувства. Я знаю, что возвращаюсь домой с работы, но почему так поздно? Мой разум затуманен. Я нервничаю. Ощущение точно такое же, какое было в то утро в нашем городке, когда забрали Кая. Ветер доносит эхо крика в сгущающемся воздухе.
— У тебя сегодня был банкет Обручения? — спрашиваю у девушки, и в тот момент, когда слова вылетают из моего рта, я думаю, Какой глупый вопрос. Конечно же, был. Нет другого повода надеть подобное платье, кроме как на банкет. Ее платье желтого цвета, точно такое же надевала моя подруга Эм на свой банкет.
Девушка смотрит на меня с сомнением, а затем опускает взгляд на свои руки, как будто ищет там ответ. И он находится, в форме маленькой серебряной коробочки.
— Да, — произносит она, ее глаза вспыхивают. — Конечно.
— Банкет не мог проходить в мэрии Центра, — говорю я, вспоминая что-то еще, — потому что там идет ремонт.
— Так и есть, — отвечает она, и ее отец поворачивается ко мне с обеспокоенным лицом.
— Так, где же он был? — спрашиваю я.
Она не отвечает мне, лишь резко открывает и закрывает серебряную коробочку. — Все случилось так быстро, — говорит она. — Когда я вернусь домом, нужно будет снова взглянуть на свою микрокарту.
Я улыбаюсь ей. — Я помню это чувство, — произношу я и вспоминаю.
Помни.
О, нет.
Незаметно просовываю руку в рукав пальто и нащупываю крошечный кусочек бумаги, слишком маленький, чтобы быть стихотворением. Я не решаюсь достать его в аэропоезде на глазах всех этих людей, но начинаю понимать, что случилось.
Когда-то в городке, когда остальные члены моей семьи приняли таблетку, а я не сделала этого, все они, кажется, чувствовали то же, что и я сейчас. Растерянные, но в сознании. Они знали, кто они, и понимали почти все, что делали.
Аэропоезд приближается к остановке. Девушка с семьей выходят. В последний момент я встаю и выскальзываю за дверь. Это не моя станция, но я больше не могу усидеть на месте.
Воздух в Центре влажный и холодный. Еще не совсем стемнело, но я вижу тонкий серп луны, врезающийся в темные воды вечернего неба. Глубоко дыша, я спускаюсь по металлическим ступенькам и отхожу в сторону, позволяя пройти другим. Вытаскиваю бумажку из рукава, стараясь как можно лучше спрятать руки в тени под лестницей.
Записка говорит: помни.
Я приняла красную таблетку. И она сработала.
У меня нет иммунитета.
Какая-то часть меня, слабая надежда и вера в то, кем я являюсь, растворяется и исчезает.
— Нет, — шепчу я.
Это не правда. У меня есть иммунитет. Должен быть.
В глубине души я верила в свою неуязвимость. Я думала, что буду как Кай, Ксандер и Инди. В конце концов, я поборола действие двух других таблеток. На меня не подействовала синяя таблетка в Каньоне, хотя она должна была парализовать меня. И я ни разу не пила зеленую таблетку.
Часть моего разума, привыкшего сортировать, говорит мне: Ты ошибалась. У тебя нет иммунитета. Теперь ты знаешь.
Если у меня нет иммунитета, тогда что я забыла? Потеряла навсегда?
На губах соленый привкус слез. Я провожу языком по зубам, проверяя, остался ли след от таблетки. Успокойся. Подумай о том, что ты помнишь.
Мое самое последнее воспоминание до аэропоезда — как я ухожу из сортировочного центра. Но почему я оставалась там так долго? Я меняю позу и чувствую что-то под рабочим платьем, что-то помимо стихов. Красное платье. Я ношу его. Почему?
Потому что Кай придет сегодня. Я помню это.
Я кладу руку на колотящееся сердце и чувствую хруст бумаги.
Еще я помню, что у меня есть стихи для торговли, и что я ношу их рядом с сердцем. Я знаю, как эти бумаги попали ко мне, когда я впервые приехала сюда. Я прекрасно это помню.
***
Через несколько дней после моего приезда в Центр, я шла вдоль белого заграждения, окружающего зону безмятежья. На мгновенье я притворилась, что вернулась в Каньон; что барьер был одной из стен ущелья, и что вереницы окон в жилых домах были пещерами в Отдаленных провинциях; расщелинами в камнях каньона, где люди прятались, жили, рисовали.
Но, поняла я, пока шла, наружная поверхность квартир настолько гладкая, что даже Инди не смогла бы найти захват на стенах.
Лужайки зеленого парка покрылись снегом. Воздух был таким же, как и в Ории зимой, густым и холодным. Фонтан в центре одного парка был украшен мраморным шаром, покачивающимся на пьедестале. Сизифов фонтан, подумала я и сказала себе: нужно исчезнуть отсюда до весны, до того, как фонтан снова наполнится водой.
Я подумала об Элае. Это его город, он родом отсюда. Интересно, чувствует ли он о своем городе то же, что и я об Ории: что, несмотря на все, что произошло, это по-прежнему дом. Я вспомнила, как смотрела вслед Элаю и Хантеру, уходящим в горы; они надеялись найти фермеров, которые уже в течение многих лет скрывались от Общества.
Интересно, эти стены уже возвели, когда он жил здесь?
И я скучала по нему почти так же, как скучала по Брэму.
Ветви над моей головой были сухими, мертвыми, безлиственными и голыми. Я протянула руку и отломила одну из них.
Я прислушалась. К чему-то. К какому-нибудь живому звуку в этом тихом круге. Но не было никаких звуков, правда, кроме тех, которые никогда не затихают, — например, шум ветра в деревьях.
Но это мне ни о чем не говорило.
В Обществе, мы не можем проявлять чувства за пределами своих комнат, за пределами своего собственного тела. Если мы и кричим, то только в мире наших снов, и я не уверена, что нас хоть кто-то слышит.
