— Да. Я не узнала эту вещь.
Парень смотрел на нее пристально и враждебно. Общупал, а после опять недобро улыбнулся и бросил ключи мне.
— Нажми на лапку. Чувствуешь?
Я сделала, как он просил, и действительно почувствовала.
— Это что, кнопка?
— Этот брелок — пульт от чего-то, — заключил Миша и хлопнул дверцей. — Хм… Возможно, твоя версия про секретную базу не так и паршива.
— Значит, все же русские? — оживилась я. Громила лишь расхохотался.
— Ты забавная.
— То есть, дура?
— Я не хотел получить сковородкой в лоб, потому забавная.
— Да хватит уже! — возмутилась я. — Я вспылила, и мне жаль. Заметь! Мне реально немного жаль. Хотя у меня есть полное право злиться на тебя после того, как ты себя вел. Ты был грубым.
Облокотившись о машину, псих осмотрел меня с ног до головы весьма узнаваемым и понятным взглядом, так что не оставалось сомнений, о чем он думал. Опять.
— Но ты ведь сама сказала, что грубым я тебе нравлюсь больше, — растягивая слова, произнес он.
Я в ответ лишь раздраженно застонала.
— Ты неизлечим!
Глава 7
Миша медленно обошел машину, задумчиво ее осматривая. Засунул голову в багажник, прочесал пальцами волосы и… на этом все. Он просто прошел мимо меня со скучающим видом, направляясь туда, откуда мы пришли.
— Стой! А как же следы? — поразилась я. — Здесь еще есть борозды в снегу, мы могли бы пройти по ним и…
— Нет, — оборвал он и остановился у склона. Обернулся и пожал плечами. — Это западня. Очевидно же.
Он опять, совершенно не стараясь, бесил меня.
— Но… Западня для кого? От кого? Ты даже не хочешь узнать?
Он улыбнулся с тем видом, будто я опять его «забавляла».
— И что ты предлагаешь, а? — начала распыляться я. — Что мне прикажешь делать?
— У тебя есть крыша над головой, тепло и еда. У тебя даже есть регулярный охренительный секс. Чего тебе еще нужно, женщина? — Был его довод, который окончательно сорвал все затычки с моих истерических труб.
— ПАМЯТЬ! Мое имя. Моя жизнь. Нормальная, а не вот это все с незнакомым психом в стране вечного холода.
— Мы познакомились.
— О, в самом деле? — зашипела я, ненавидя его спокойствие сейчас. Вот лучше бы он орал, а не стоял и смотрел на меня так безразлично. — Я ни черта о тебе не знаю, кроме размера твоего леденца. Что ты здесь вообще забыл? От кого скрываешься, что так боишься выйти за пределы своей земли? А Миша — точно твое имя? Оно не очень-то типичное для канадца, знаешь ли.
Я развела руками, ожидая ответа. И ничего не дождалась. Парень смотрел на меня в упор, и теперь я действительно видела его эмоции. Ему удавалось скрывать их раньше, но сейчас он не стал. Он соврал про соседа, соврал и про имя. И не собирался говорить ничего больше.
Покачав головой, я подавила в себе горечь разочарования и отвернулась от него. А потом, не представляя, что буду делать, пошла по припорошенным снегом следам от шин.
— Вернись, — сухой приказ прилетел в спину. Я не отреагировала. Если ему так надо, пусть возвращает меня сам. Я надеялась, что выйду на дорогу и встречу людей. Возможно, мне удастся как-то объясниться на пальцах. Найти бы телефон, связаться с посольством. Может быть, они найдут мои данные по отпечаткам пальцев, если те не окоченеют и не отвалятся. У меня даже была банка консервов в кармане — не пропаду. Неоправданно оптимистичный настрой в столь жестких условиях удивлял даже меня саму. Но что-то во мне, и я понятия не имела что — гордость, принципы или тупость — не давали вот так просто смириться и терпеть. Я хотела бороться, только не сдаваться.
Он стоял там, такой же упрямый, как и я. Даже не знаю, кто из нас хуже. Не шел за мной, но сверлил спину, и я чувствовала этот тяжелый взгляд. Споткнулась о пень под снегом, упала. Встала и сделала шаг, когда в голове шелестом ветра пролетело это:
«Ты всегда будешь падать, Рин. Главное, не забывай подниматься с гордо поднятой головой».
Чей голос? Мужской, женский? Я понятия не имела, одно знала точно — это воспоминание. Кто-то говорил мне это раньше. И он знал мое имя.
— Буря начинается, — как бы невзначай и все тем же до тошноты спокойным голосом произнес псих. Когда я все же не удержалась и обернулась, он точно так же подпирал дерево у склона и, да смотрел. Ждал. Почему-то с видом мученика, сведя брови на переносице. А после долгой напряженной паузы, когда снег уже прилично замел мою шею, и все торчащие испод шапки волосы промокли, он, наконец, сказал.
— Лайфорд. Но даже не думай так меня называть, — грозно заявил он, ткнув в меня пальцем. — Здесь я Миша.
Я засмеялась от абсурдности его логики, ведь созвучности в именах совершенно не было. А еще радость накатила оттого, что теперь и я могла назвать свое имя.
— Рин, — произнесла гордо. — Я вспомнила только что.
Теперь его брови от удивления поползли вверх, и он закивал.
— Видишь! Я же говорил, что память вернется. Теперь мы точно знакомы. Так ты собираешься возвращать свою задницу в дом или останешься здесь со своей подружкой?
Я оторвалась от березы и засмеялась на этот раз от ветра, который так усердно дул мне в спину, буквально толкая к психу. Это был нездоровый смех, и я не могла его контролировать.
— Все еще ненавижу тебя. Может быть, даже сильнее, — объявила, проходя мимо и проигнорировав его руку. Вот, кстати, зря. Всего один шаг, и моя нога потеряла опору. Второй раунд увеселительного кувыркания со склона начался.
— Бляяяяя! — раздалось сокрушенное, и я была полностью солидарная, пока глотала снег, катилась, чертыхалась, билась о что-то многострадальной головой и… В какой-то момент все прекратилось, а мне ко всему прочему стало трудно дышать от тяжести свалившегося тела.
— Каждый раз, когда ты так говоришь, — вызов для меня. Ты ведь понимаешь это, правда? — Спросил Лайфорд. Лайф — так лучше. Как напоминание, что он в отличие от меня хозяин своей жизни. Он слез, как только убедился, что я в достаточной мере зла. На этот раз, когда он подал руку, мне пришлось засунуть свою гордость-тупость подальше и принять помощь.
— Когда вспомнишь что-то еще, мы вернемся к разговору о поисках твоего дома. А сейчас, угадай что?
— Даже боюсь думать, — заворчала я и начала отряхиваться. Радовало, что брелок остался в руке, не выронила.
— Мне опять придется отогреть тебя по полной, — воодушевленно ответил Лайф и бесцеремонно погрузил меня себе на плечо.
Он становится предсказуемым.
Хотя, если уж совсем быть честной с собой, при слове «греться» в моей голове всплывал только один четкий и устойчивый образ. Баня, жара, я, он, капельки пота по его твердым кубикам, тяжелое дыхание, запах дубовых листьев и его кожи… Бьющий в голову и пробуждающий какие-то животные инстинкты во мне. Это. Ведь. Ненормально! Что я так возбуждаюсь от одной только мысли о нас. И столько неадекватно реагирую на какого-то больного на голову канадца.
Он внес меня дом, и как только поставил на ноги, начал раздевать. Но парня ждал облом в любом случае.
— Я сама, — заверила, останавливая его руки. — Мне нужно немного личного пространства.
— Тебе нужно согреться, — заявил Лайф упрямо. — Люди болеют от холода.
Я посмотрела на его распахнутую куртку и хмыкнула. Если судить по его логике, то он тогда кто? Полярный пришелец?
— Мне нужно в туалет, раз ты такой непонятливый, — заворчала я и вышла из дома. — И я точно обойдусь без твоей помощи. Но ты можешь сделать мне горячий чай.
Кто додумался строить туалет на улице? Это ведь полнейшее издевательство. В лютый мороз или метель нужно плестись за дом, чтобы потому усадить свою голую задницу на ледяную лавку. Я дрожала от холода и материлась на это место, в который раз думая, что нужно выбираться, хвататься за любые ниточки. Обойдя баню, зашла в будку, которую еще вчера показал Лайфорд. Тогда после бани мне было жарко, и холод казался терпимым, а сегодня я едва не окоченела, справляя нужду. В дом не шла, а бежала, и на языке уже крутилась просьба: «Хорошо, отогрей меня по полной!» У двери на кухню я остановилась. Зубы стучали, тело била крупная мерзкая дрожь, и мозг обрабатывал мысли слишком медленно. Но это ведь лыжи? Там, под навесом сразу за дровами? Огромные лыжи. Почему не заметила их вчера? Их скрывал темный брезент, край которого теперь сдуло ветром. И под ним было что-то массивное. Я повернула голову, увидела через окно Лайфорда, поймала его настороженный взгляд, и дошло. Снегоход. Нет у него машины. Зачем она здесь?
