— Извинятся не буду, не я перенаправлял и усиливал взрыв, номер Два пожал плечами, но выглядел напряжённо.
Должно быть, ещё помнил кнут своего жестокого мастера.
Но Ясмин больше не верила их словам и взглядам. Не верила дорожному дневнику, и даже собственной памяти не доверяла.
Она вновь была в начале пути. Одинокая и беззащитная посреди Чернотайи.
Глава 6
Они вернулись за миг до Дождя, и Ясмин, выключив из головы немые упреки, уединилась в своей клетушке.
— Не беспокоить, — строго сказала она.
Все трое подняли на неё изумленные глаза.
Судя по лицам, ее поведение все больше разнилось с оригинальной Ясмин, но она не могла ничего с этим поделать. Та, похоже, в свободное время изводила своих подчиненных разговорами и насмешками, и плохо переносила одиночество. Ей же все больше требовалось времени на адаптацию. Она любила уединение и книги.
Она ненавидела причинять боль.
— А трава? — слабо уточнил Слуга. — Поменять и помочь разоблачишься ко сну…
Надо заметить, он прекрасно контролировал своё недоумение. Ещё там, на поляне, он словно одел маску в ответ на ее улыбку. В «Щепке» его бы с руками оторвали. Мол, сделайте пустое лицо…
— Нет, — отрезала Ясмин. — Мне нужно подумать.
— Массаж, снятие напряжения через девять точек…
— Нет.
У проема она помедлила.
— Не беспокоить меня до утра.
Собрала букет потрясённых взглядов и ушла.
Ее больше не волновало, насколько достоверно она отыгрывает роль настоящего мастера Белого Цветка. У неё больше не было времени беспокоиться о добром здравии этой компании. Ей о своём здравии надо беспокоиться.
Теперь она понимала то «нет», услышанное в голове перед выходом в Чернотайю. Ясмин — мертвая или живая — ещё имела влияние на ее действия.
Она села на ложе и закрыла глаза.
В ней нет ничего от истинной Ясмин. Та, настоящая Мина — музыкальна, с развитой слуховой чувствительностью вплоть до возможности слышать чужой разговор на расстоянии нескольких метров и через преграду. Жестока, капризна, неглупа. Совсем не глупа. Дуры не становятся мастерами Белого цветка. Возможно некрасива, но гибкая, ловкая, склонная к верной оценке своих физических параметров и умеющая пользоваться ими сполна. Влюблена в Слугу. Безответно.
Откровенно жестока к номеру Два, косвенно повинна в смерти номер Семнадцать. Явно состоит в сложных отношениях с номером Шесть.
В общем, душа компании.
Ясмин тронула запястье, которое часом раньше выворачивало от боли, и посмотрела на вязь татуировки. Потёрла, пытаясь представить кнут, но вязь молчала, как мертвая, и Ясмин ничего не почувствовала. Единственный правдоподобный кнут она видела в вестерне с Клинтом Иствудом, когда ей было пятнадцать.
Что нужно, чтобы вызвать эту плеть?
— Расслабиться, — шепнул голос. — Выйти за пределы своего жалкого воображения.
Ясмин даже не успела испугаться. Да и что толку пугаться. Голос — ее единственная надежда выбраться из этого мира живой.
— Не могу, — тихо предупредила она. — Я, знаешь, так редко выхожу в другой мир. Все дела, дела…
Голосу было все равно. Он был лишён чувства юмора и эмпатии. Он вытачивал в ее голове мягкие поблескивающие волны приглушенно-синего цвета, обхватывающие руку и ощущаемые живыми и думающими. Послушными воле. Плеть. Голос рисовал плеть и умение ей пользоваться. И та была способна убивать, пеленать, течь, жечь и душить, способна ласкать. Последним умением Ясмин не пользовалась.
— Расскажи о моих подчиненных, — попросила она. Голос промолчал, и Ясмин дополнила: — Сегодня я едва не погибла. Если хочешь, чтобы я помогла тебе, ты должна помочь мне.
Голос долго молчал. Она думала, что не ответит, когда поймала тихое:
— Ты не погибнешь. Слуга не даст тебе умереть, и не даст убить себя, не о чем беспокоиться.
— Из-за метки? — уточнила Ясмин.
— Да, но ты должна слушать, когда я говорю «нет», ты должна слушать внимательно и понимать каждое мое слово.
Ясмин настороженно вслушивалась в тихий голос.
— Я не люблю, когда меня используют вслепую, — холодно сказала она. — Твоё «нет» прозвучало слишком поздно и слишком без объяснений. Номер Шесть говорил о световом вьюне, я не могла его проигнорировать. В каких вы отношениях? В каких вы отношениях с номером Два? В каких…
— Это не важно, — шёпот, наполненный тихим скрипом и неясными помехами, давил на барабанные перепонки. — Больше не выкидывай меня из головы. Я — твои руки, я — твой ум, я — твои глаза, не смей перехватывать контроль.
Вот как. Вот откуда пробелы в памяти. Милая и настоящая Ясмин и не думала рассказывать ей правду.
— Планируешь использовать меня, как марионетку? — с удивлением спросила она.
— Таковы были условия, — прошипел голос.
— Хотелось бы взглянуть на контракт, — парировала Ясмин. — У меня что-то с памятью сталось, не припомню, что мы наобещали друг другу.
Она вскочила, не в силах удержать напряжение. Все, о чем толкует голос, начинало смахивать на ментальную проституцию. Кто-то лишает тебя памяти, берет в заложники твой ум и использует, как наемного работника. А после отключает за ненадобностью. Убирает в сундук, как Мальвину.
— Я отыграла все свои детские травмы ещё до двадцатилетия, — зло продолжила Ясмин. — Я могу потерять память, но не могу потерять себя. Я бы не позволила использовать себя, как сосуд. Поэтому будет разумно, если я получу полный объём твоей памяти, а ты перестанешь мне препятствовать. Либо так, либо никак.
Ясмин остановилась посреди комнатки, тяжело дыша. Должно быть, так чувствует себя охотник, ставший дичью.
Голос молчал. Но не уходил. Слух ещё ловил страшные глухие вибрации, от которых выворачивало грудную клетку.
— Когда вернётся моя память? — спросила она снова. — Почему я ничего не помню?
Ответом снова было молчание.
Ясмин села обратно на ложе, тщательно контролируя эмоции. Уставилась в плетёный кокон. Ее собственная личность рассыпалась, как детский пазл. Мир, который она вспоминала усилием воли, спал в ее голове, а мир Ясмин — становился ярким и настоящим. Ясмин становилась настоящей. А она сама была лишь временным жильцом в чужой голове. Зачем она здесь? Кто она такая?
— Если пройду эти испытания, — поколебавшись, спросила она, — то вернусь домой?
— Вы пройдёте квадрат диких камнеломок, — безмятежно ответил голос, в котором ловились помехи и скрипы, как в испорченном телевизоре. — Валлову вереницу, после на юг, в самую чащу Чернотайи, туда, где тихо, куда не добираются одичавшие образцы, через цветные топи, вдоль солнечной рванины, в которой никогда не наступает ночь, так далеко, так глубоко, там уже ждут тебя.
Кто ждёт? Как идти? Она никогда не видела Валлову вереницу.
Ясмин закрыла глаза. Скрипящий шёпот, обещавший ей прекрасный сон-освобождение, рисовал под закрытыми веками долину, полную золотого солнца и полуденного тепла. Кусты роз, идущих семицветным ярусом вдоль границ уютной башни, в которой такие же цветные веселые стекла, как в башне невесты номера Два.
Дубы, которые никуда не уйдут, не запоют и не запляшут, растут вдоль аллеи, но не дисциплинированно, а свободно, где пожелают. Полевые, не броские цветы забегают на территорию поместья, но никнут, отступают перед высокомерием гиацинтов и роз. Дожди здесь частые, но короткие и тёплые, и после них стоит радуга, дробясь и отражаясь в стёклах. Там есть зеркала, библиотека и большие кресла. В стеклянные двери смотрится солнечный свет. Ее спальня на последнем этаже, под самой крышей, такая маленькая, что в ней умещаются только тяжелый письменный стол (ее гордость, ее любовь) и кровать, в которой можно уложить трёх девчонок и останется место для четвертой. Они стоят вплотную, чтобы освободить квадрат пола для прохода. Как долго она жила там, как была несчастна и как счастлива в своём детском одиночестве… Она хочет. Жаждет вернуться.
О да. Жаждет.
В ее сне начался дождь. Крупные частые капли мягко касались кожи, некоторые надавливали на мышцы до приятной боли, после вдруг сместились и стали точечными.
