Спина хха Афуоле, до того момента чуть сутулившегося, внезапно распрямилась. Он гордо задрал вверх подбородок и завопил, заставив женщин подпрыгнуть:
— Помочь лла — величайшая для меня честь! — затем, снизив голос, кузнец добавил, слегка пожав плечами: — А вот справлюсь или нет — не знаю. Стараться буду изо всех сил.
— Ну, пока и так сойдёт, — кивнула лла Ниахате, после того как потрясла головой: просто удивительно, что за звуки способна издавать глотка мужчины! — Вот что мы сделаем, хха: ты со своими помощниками вечером будешь ждать меня возле главной площади форта. Вооружитесь, как только сумеете. Наверняка в твоей кузнице найдётся, чем.
— Хорошо, лла, — кивнул кузнец. Он был серьёзен и сосредоточен. Ни о чём не спрашивал, и лла Ниахате сейчас мысленно благодарила его за это. То, что она затеяла, ей и самой казалось безумием. Но...
В конце концов, кочевники заслужили немного справедливости. И неважно, обернётся она для них наказанием или наградой. Скорее всего, и тем, и другим одновременно. Но если рассуждать по справедливости, так они и заслужили и то, и другое.
Вздохнув уже неизвестно в который раз, лла Ниахате продолжила:
— Пойдём на площадь, где барабан. Нужно будет тихо идти, предупреди своих. Там подождём немного. Увидим, что случится.
— Да, лла, — тихо ответил кузнец.
— Знаешь, хха Афуоле, я честно надеюсь, что вообще ничего не случится. Да вот только новолуние — плохое время. И надеяться-то я надеюсь...
— Я тебя понял, лла. Амулеты брать?
Подумав немного, лла Ниахате кивнула:
— Пожалуй что и возьми, хха. Никогда не знаешь, как дела обернутся.
— Это ты, лла, верно говоришь, — покивал кузнец. Затем поднялся и поклонился: — Благодарю за угощение. Как солнце сядет, соберу людей и буду ждать тебя, где сказано.
Ещё раз отвесив поклон, хха Афуоле развернулся и пошёл. Теперь весь его вид выражал не отчаяние или озабоченность, а сосредоточенную решимость. Кузнец знал, наконец, что от него требуется и был намерен исполнить просьбу лла Ниахате.
Едва он скрылся за дверью, как лла Нунгу подбежала к хозяйке. Девушка не скрывала любопытства:
— Ай, лла, так где же вы были? Что делали? И зачем кузнецу нужно ждать вас у площади?
— А ну, цыц! — прикрикнула на служанку лла Ниахате. — Вот ведь неугомонная! Всё-то тебе нужно знать. Не расскажу, пока не научишься держать язык за зубами.
— Лла, да ну что вы такое говорите! Ну когда я разбалтывала то, о чём вы велели помолчать?
Лла Ниахате добросовестно обдумала слова лла Нунгу. По всему выходило, что ни за чем подобным девушка замечена не была. Другой разговор, что обо всём остальном — о чём молчать не велели — знал на следующий день весь Одакво...
— Хорошо, поверю тебе. Но гляди: обо всём, что сейчас скажу, нигде и никто не должен знать!
Лла Нунгу отчаянно закивала: на миг лла Ниахате показалось, будто голова преданной служанки сейчас оторвётся и покатится по полу.
— Клянусь, клянусь душой и жизнью, лла: я буду молчать, словно мертвец на погосте, и никто не вырвет у меня ни полсловечка!
— Ай, не клянись такими вещами, неправильно это! Ладно, — лла Ниахате уселась поудобней, и лла Нунгу тут же примостилась напротив неё. — Слушай. Сын наместника обидел кочевников, забрал у них редкую вещь — об этом ты знаешь. И знаешь, что лла Джуф, наша ньянга, родом именно из этого племени.
— Верно, верно, лла! Все об этом знают.
— Но ты когда-нибудь задумывалась, почему кочевники всё ходят и ходят мимо Одакво? Что им здесь, мёдом намазано? Пустыня близко, ни воды толком нет, ни еды. А они всё ходят, и стойбище разбивают даже.
— Нья, лла, — верная служанка казалась озадаченной. — Никогда я о таком не думала. Кочевники же! Сумасшедшие люди, всем известно...
— Пфф! — лла Ниахате презрительно дёрнула плечом. — Вот ещё не хватало! Такие же люди, как мы. Просто у них предки здесь похоронены. На Каменном кладбище.
6
Глаза лла Нунгу выпучились сами собой, а лла Ниахате вдохновенно продолжала:
— Легенды гласят, будто их предки поклялись никогда больше сюда не приходить, да только чушь это. Как можно не почитать души умерших родственников? Вот они и ходят таким сложным путём, чтобы поклониться своим прадедам. Цветы им дарят. А ещё — реликвия эта, похищенная сыном наместника, наверняка связана с покойниками. Потому и важна: без неё нельзя показаться на глаза умершим.
— Вот же глу... — лла Нунгу осеклась, затем быстро собралась с мыслями и затараторила: — Вот же неразумный наместник, покрывает человека, укравшего такую ценную вещь! Это ведь почти как могилы расхищать! Не простят такого мертвецы, ни ему, ни сыну его безрассудному не простят!
— Верно, — согласилась лла Ниахате. — А значит, пришла пора расставить всё по местам. Сделать так, чтоб обе стороны оказались если не в выигрыше, то хотя бы не в большом проигрыше.
— Ой, лла, и умная же вы! Но только как такое провернуть?
Лла Ниахате усмехнулась:
— Если честно, то я и сама до конца не знаю. Знаю одно: кочевники сейчас в отчаяньи, пойдут на любые меры. Их нужно остановить, пока не случилось чего дурного.
— Да, но как?
— Не знаю, — повторила лла Ниахате, а затем развернулась и пошла к себе, на второй этаж. Там переоделась: достала из ящика ткани тёмные, точно душа ростовщика, и накрутила их на грудь и бёдра; сняла часть браслетов, включая те, что с колокольчиками, а взамен надела всего один — широкий и тяжёлый, с выступающими железными шипами. Какой же бандит это ей преподнёс? Ах да, всё тот же главарь разбойников. Сказал, что может пригодиться против разных негодяев. Ну, негодяи или нет, а вот, пригодилось.
Из другого сундука лла Ниахате достала накидку, совершенно сливающуюся по цвету с темнотой, царящей за окнами. Затем задумчиво поглядела на шкатулку, которую всегда держала запертой. Решительно кивнув, достала ключ и, поковырявшись в замочной скважине, распахнула деревянную крышку.
Шкатулка была выстлана алым шёлком, напоминающим по цвету свежую кровь, а посередине лежал обёрнутый погребальными пеленами детский палец. Оберег-мути, сочащийся чёрной магией. Подарок из тех, которые лучше бы не принимать, но куда деваться, если ненароком спасла жизнь не тому человеку? Откажешься от благосклонности колдуна — огребёшь неприятностей на всю оставшуюся жизнь, недолгую и исключительно неприятную. Этот мути лла Ниахате всегда держала в стороне от прочих и надеялась в жизни никогда им не воспользоваться.
Может, и сейчас не придётся, и после ночной вылазки амулет займёт прежнее место, да там и останется до конца долгой жизни своей нынешней хозяйки...
Помедлив, лла Ниахате взяла палец и сунула себе на грудь, поближе к сердцу. Кожу тут же обожгло неприятным холодком, в ушах на миг зашумело, тени в комнате качнулись и вновь затихли. Всё. Теперь лла Ниахате была полностью готова. Набросила на плечи почти невесомую накидку и под причитания лла Нунгу вышла в безлунную ночь.
Пустынный ветер, изрядно похолодавший с дневных часов, тут же рванул накидку. Удержав её и процедив сквозь зубы пару проклятий злым духам, норовящим лишить честную женщину дорогой собственности, лла Ниахате продолжила путь.
Город, такой оживлённый днём, казался вымершим. Сколько лла Ниахате ни вертела головой по сторонам, но не смогла увидать в чернеющих провалах окон даже одной-разъединственной завалящей лучины, а тучи, которые неслись по тёмному небу, заслоняли свет звёзд. Идти приходилось чуть ли не на ощупь, время от времени касаясь почти растворившихся во мгле стен. Иногда лла Ниахате казалось, что ночь, спустившаяся на Одакво, длится не пару часов, а целую вечность, а когда она закончится, на месте цветущего города будут полыхать неистовым жаром барханы, да одинокий коршун станет кружить в поблекшем небе, тщетно ожидая падали. Но всё это, разумеется, оказалось лишь игрой не в меру распалённого воображения. Форт вздымался на прежнем месте, и когда пара одиноких звёзд проглядывала в просвет между тучами, то его очертания возвышались над домами, как горы высятся над деревьями. Лла Ниахате продвигалась в верном направлении, и вскорости достигла запертых ворот, украшенных массивными бронзовыми щитами в обрамлении тяжёлых деревянных брусьев.
