Лэйни Тейлор - Дни Крови и Звездного Света

Кару сжала руку Иссы и долго судорожно дышала.

— Поэтому все станет еще хуже, чем есть, — сказала она и начала смеяться истеричным смехом, который отдавался у Акивы в сердце.

Он хотел обнять ее и сказать, что все будет в порядке, но не мог обещать ей этого, и, конечно, не мог к ней прикоснуться.

— Порталы должны быть закрыты, — сказал он. — Если тебе нужно время принять решение...

— Какое решение? Какой мир мне выбрать? — Она уставилась на него. — Как ты можешь спрашивать?

И Акива знал, что Кару выберет Эретц. Конечно же, он уже знал это. Если бы он этого не знал, то никакая угроза, как думал он (поставлена ли на карту жизнь или смерть мира) не могла бы заставить его запечатать двери меж мирами и заключить себя в ловушку в мире, где не было бы ее.

— Тебе придется здесь жить, — сказал он. — И, возможно, не будет дороги назад.

— Дороги назад? — Она склонила голову на манер птички, так же, как это делала настоящая Мадригал. Кару, стоящая перед ним, была вся в синяках, с кругами под глазами, тяжело дышала, призвав все свое мужество, как гламур. С убранными назад волосами, линия ее шеи была подчеркнута сильнее, как особый признак элегантности в глазах художника. Черты ее лица также заострились (были слишком тонкими), но они все еще боролись с мягкостью, и это взаимодействие, казалось, и есть сама сущность красоты. Ее темные глаза испили свет от свечей и сияли, как глаза химер, и в этот момент не было сомнений, несмотря на то, что за тело было под одеждой, ее душа принадлежала великому и дикому миру Эретца, ужасному и прекрасному, такому, еще неизведанному и неприрученному, дому чудищ и ангелов, штормовиков и морских змей, история которых все еще пишется.

И Кару сказала, и в голосе этом было слышно и шипение, и урчание, и скрежет клинка о точильный камень:

— Я химера. Моя жизнь здесь.

Акива почувствовал какое-то состояние, как будто через него разом прошел: любовный трепет и холодок страха, познание и силы, и прилив надежды. Надежды. Ведь, по правде говоря, надежда был живучей, ничем неубиваемой, как большие щитоноски, лежавшие неподвижно на протяжении многих лет среди песков пустыни, в ожидании добычи, которая проползет мимо. Какие возможные основания у него были для надежды?

«Надейся, пока жив, — говорил он Лираз, только наполовину веря в себя. — Всегда есть шанс».

Что ж, он был жив, и Кару была жива, и они останутся в одном мире. Возможно, это было самое призрачное основание надеяться, о котором ему доводилось слышать — но он цеплялся за него, когда рассказал ей свой план, полететь к порталу в Самарканд и сжечь его первым, а потом вернуться и сделать то же самое со вторым. Он хотел спросить ее, куда мятежники отправятся теперь, но не смог. Его это не касалось. Они по-прежнему были врагами, и как только он отсюда уйдет, Кару вновь исчезнет из его жизни, на долгое время или навсегда. Этого он не знал.

— Сколько времени вам нужно? — спросил он. У него перехватило горло. — Чтобы отступить и спрятаться?

И снова она взглянула в сторону двери, и Акива почувствовал, как его сжигают изнутри гнев и зависть, зная, что она пойдет к Волку, как только он уйдет, и они будут планировать свой следующий шаг вместе, и куда бы повстанцы ни отправились потом, Кару останется с ним, с Тьяго, а не (и никогда этого не будет) с ним. И вся его сдержанность рассыпалась на мелкие осколки. Он подошел к ней тяжелой поступью.

— Кару, как...? После всего, что он с тобой сделал?

Он было потянулся к ней, но девушка отпрянула назад, резко мотнув головой.

— Не надо.

Его рука упала.

— Не тебе судить, — сказала она яростным полушепотом. Ее глаза были влажными и широко распахнутыми, и отчаянно несчастными, и он увидел, как ее рука инстинктивно, привычным движением, дернулась к горлу, где когда-то, давным-давно она носила на веревочке вилковую косточку. Она одела ее в ту их первую совместную ночь, а потом, на рассвете, они ее сломали, и они знали, что должны расстаться, а в последующие встречи, это стало их ритуалом. Всегда в разлуке. И если желание, которое превратилось в грандиозную мечту об изменении мира расцветало с течением дней и недель, то началось оно с более скромного. В ту первую ночь, желание было очень простым: чтобы они смогли увидеться вновь.

Но рука Кару ничего не нашла на шее и вновь опустилась, и она посмотрела на Акиву и холодно заговорила с ним, и вот что она ему сказала:

— Прощай.

Это было похоже на окончательное обрывание всех нитей. Пока ты жив, всегда есть шанс. «Шанс на что?» — вопрошал Акива, одновременно накидывая гламур на себя и на свою сестру, выталкивая себя в ночь. Все еще наладится? Как случилось, что остальная часть беседы исчезла в том мрачном лагере сражения?

Или все станет еще хуже. Как это обычно случалось. Еще хуже.

84

АПОКАЛИПСИС

Как и всегда с отбытием Акивы, Кару испытывала одно и то же ощущение: холод. Его тепло было, словно подарком, который, то давали, то вновь отбирали. А она стояла тут у окна и чувствовала холод, опустошение и своего рода неполноценность. А еще злость. Это было таким ребячеством, испытывать нечто наподобие гнева, который обычно рисуют в мультиках — вот так, оказаться перед Акивиным лицом и барабанить кулаками ему в грудь, а потом упасть на эту грудь и почувствовать, как он смыкает кольцо своих рук вокруг нее.

Как будто он был тем безопасным пристанищем, которое она повсюду ищет, но никак не может найти.

Кару тяжело вздохнула. Она представила себе, будто могла чувствовать, как он все больше и больше отдаляется от нее. Что расстояние между ними неумолимо растет с каждым, с каждым взмахом крыльев. Девушка сделала несколько глубоких вдохов, чтобы подавить рыдания, рвущиеся наружу. «Будь сама себе безопасным пристанищем», — уговаривала она себя, выпрямляясь. Ничто в мире не сможет уберечь тебя от того, что ждет впереди, ни крошечный нож, засунутый в ботинок (хотя ее крошечный кож не подведет), ни человек, не сможет уберечь даже Акива. Она должна расчитывать на свои силы, которые может найти только в себе.

«Будь той, кого в тебе видел Бримстоун», — сказала она себе, страстно желая, чтобы из потаенных глубин ее души поднялись новые силы. «Будь той, кто необходим всем тем выжженным душам, и еще живым».

— Сладенькая, — произнесла Исса. — Знаешь, все в порядке.

— Все в порядке? — Кару уставилась на нее. Это где? Которая часть у них в порядке? Та, где Эретцу угрожает людское оружие, или здешняя серафимова угроза. Хаос, который ангелы могут внести в человеческий уклад жизни одним своим существованием, не говоря уже о военном оружии, которое находится вне пределов человеческого понимания... И что ей теперь делать? Как она могла позволить Разгату покинуть Эретц, с такой отравленной душой и такими знаниями, которыми он обладает? Сколько еще ошибок, которых окажется достаточно, чтобы разрушить миры, она совершит? Что, собственно, хотелось ей потребовать ответа у Иссы, было «в порядке»?