В то же время нам пришлось бы спровоцировать некоторую конфронтацию просто из-за того, где держали Списочников. Но идея сводилась к быстрой атаке — одна нога здесь, другая там.
Что бы ни делал Балидор в данный момент, это определённо не было быстрой атакой.
Это не был фактор неожиданности. Это противоположность неожиданности. Конфронтация с лидерами Миферов, предупреждение о том, что мы здесь, в Колизее, информирование прямым текстом, что Ревик возглавляет наши силы… всё это не вязалось с нашим изначальным планом.
Это была практически полная противоположность нашего плана.
В императорской ложе зародилось движение, и я повернулась.
Мой разум включился в работу, глаза сфокусировались, и я осознала, что какая-то часть моего света искала Ревика верхними фрагментами моего aleimi.
Я резко перевела взгляд в сторону императорской ложи.
С центрального места в переднем ряду встал монах с тёмными кудрявыми волосами. Он сделал несколько шагов вперёд, чтобы его тело оказалось на освещённом солнцем участке за пределами крыши ложи. Он посмотрел на Балидора, сцепив руки поверх чёрного одеяния. Два видящих с кровавыми ошейниками молча встали по обе стороны от него, оставаясь в тени.
Моей первой мыслью было то, что он молод.
Ну то есть, не так уж молод, но и не настолько стар, как большинство людей в той ложе. Учитывая седые и лысые головы монахов позади него, которые все выглядели лет на шестьдесят-семьдесят, а то и старше, его относительная молодость бросалась в глаза. Если этот мужчина был человеком, он едва ли был старше сорока с чем-то лет.
Если бы меня попросили угадать, я бы сказала, что ему где-то сорок четыре или сорок пять лет.
Его телосложение также отличало его от других монахов.
Его коллеги относились либо к одному, либо к другому концу спектра — либо тощие как скелеты, либо мягкие, округлые и с двойными подбородками, отчего их тела в монашеских робах словно растекались по плюшевым креслам.
Мужчина впереди обладал телосложением тяжелоатлета.
Широкая как бочка грудь определяла очертания его монашеской робы. У него были широкие плечи, тёмно-карие глаза, полные губы, узкая талия под тканым монашеским пояском. Мускулистые волосатые кисти руки и предплечья выглядывали из рукавов. Он не носил украшений, даже чёток.
Сделав ещё несколько шагов вперёд, он остановился на самом краю платформы, а монахи, сидевшие вокруг него, напряглись, и их лица отражали нервозность. Посмотрев на Балидора, молодой монах с тёмно-карими глазами снова скрестил руки на груди, помедлив лишь для того, чтобы поправить пояс, украшенный символом трискеля.
— Я Дейфилиус, — сказал он.
Его голос был мелодичным, обладал той манящей, лёгкой для слуха тональностью, которая свойственна актёрам и натренированным ораторам. Он смотрел на Балидора без страха, его глаза оценивали.
— …ваш Прославленный Меч здесь? — произнес он далее.
Несколько театрально оглядевшись по сторонам, он развёл руками в безмолвном вопросе, а полные губы хмуро и озадаченно поджались. Его слова зазвучали громче, становясь более высокопарными.
Я осознала, что его голос также чем-то усиливался.
— Могу я поговорить непосредственно с ним? — спросил монах, опустив руки и снова сцепив их перед собой. — Ибо я бы очень хотел обсудить с Прославленным Мечом то, что он сделал ранее сегодня, в недрах нашего славного города. Я бы хотел услышать его объяснение, почему он посчитал необходимым истребить буквально тысячи наших братьев и сестёр… все они были верными подданными Единственного Бога и Святого Дракона. Существа, которое ваш Меч теперь… удобно… называет братом.
Он помедлил, и его губы скривились ещё сильнее.
— Далее я бы хотел спросить у него, — продолжал монах. — …В лицо… каково это — убивать истинных мучеников Смещения, да ещё и в такой трусливой манере. Я бы хотел знать, каково это — осквернить такое святое место… место почитания, священное для моего народа и вашего… превратив его в кладбище.
Толпа вокруг нас загомонила.
Я услышала гул неодобрения, шипение, сердитое бормотание.
Гомон становился всё громче, волнами расходясь по Колизею. Рядом с нами встал крепко сложенный итальянец, который приложил ладони ко рту, чтобы вместе с остальными проорать «Фуу! Убийцы!»
Монах не отреагировал. Он смотрел на Балидора, и выражение его лица оставалось неизменным.
Я услышала, как Фигран, сидящий через два места от меня, бормочет себе под нос.
— Отец, — он взволнованно прищёлкнул языком. — Отец. Отец. Отец здесь. Он смотрит. Он слушает. Он наблюдает…
Я повернулась, уставившись на него.
По моей спине пробежала холодная дрожь.
Повернувшись обратно к ложе императора, я нацелила верхние структуры своего света на монаха, стоявшего на краю платформы. Я не могла пробиться. Я вообще ничего не чувствовала, наверное, из-за того анти-Барьерного поля, о котором упоминали Холо и Касс, не говоря уж о том, что делали видящие, стоявшие позади Дейфилиуса.
Однако поднявшись выше, я уловила нить… нить, поднимавшуюся к знакомому мне облаку, хотя я не позволяла своему свету подходить слишком близко. Свысока, с очень большой высоты я смотрела на это плотное спутанное облако, наполненное быстро движущимися, резкими, серебристыми светами.
После нескольких секунд сканирования я осознала, что Фигран прав.
Менлим.
Менлим был здесь… каким-то образом.
Я отключилась, уставившись на молодого монаха с кудрявыми тёмными волосами.
Менлим был здесь посредством этого мужчины. Конечно, я никак не могла знать это, не имела ничего конкретного, чтобы подтвердить это ощущение, но ловила себя на том, что чем дольше смотрю на него, тем сильнее убеждаюсь в своей правоте. Этот молодой лидер культа Миферов имел прямую связь с Менлимом, и эта связь была сильна.
Менлим действовал через него.
Возможно, Менлим даже говорил через него.
Но почему-то я сомневалась, что у него есть такая необходимость.
Менлиму не нужно было делать этого мужчину своей марионеткой в буквальном смысле слова. Брат Дейфилиус был истинным верующим. Добровольным мучеником, который с готовностью умрёт во имя высшей цели.
Я гадала, не он ли отдал приказ сжечь меня заживо в Нью-Йорке.
Я гадала, не он ли отдал приказ убить Даледжема на том самолёте.
Я не могла чувствовать его или других монахов в той ложе. Я даже толком не могла почувствовать Менлима. Я уловила отголосок его света и почувствовала связь с Дренгами. Я не осмеливалась подбираться ближе, зная, что Менлим и охраняющие Дейфилиуса видящие почувствуют меня.
И всё же я знала, что это правда.
Я также хорошо представляла себе, почему Ревик поменял планы.
Ещё одна дрожь дурного предчувствия пронеслась по моему свету. Зная Ревика, его реакция на влияние Менлима здесь могла быть не совсем взвешенной. Если Ревик почувствовал здесь Менлима… пусть даже Менлим не присутствовал здесь физически, пусть это всего лишь прямая линия с Дейфилиусом и его приятелями-фанатиками… это меняло всё.
Как минимум, это меняло всё для Ревика.
— Бл*дь, — пробормотала я.
Касс повернулась. Прежде чем я успела подумать об этом, мы с ней обменялись мрачными взглядами.
Затем мы снова посмотрели на арену, где Балидор стоял перед лидером армии Миферов, сжимая в правой руке тысячелетний меч.
Если Балидора испугали слова другого мужчины, то никакого намёка на это не отразилось на его красивом лице.
— Послание Меча простое, милорд, — вежливо сказал Балидор. — Оно также краткое. Он желает, чтобы вы передали опеку над каждым существом — человеком и видящим — в этих клетках.
Балидор взмахнул мечом, чтобы указать острием на голых Списочников, съёжившихся за железными решётками.
— …Если вы сделаете это, — добавил Балидор, вернув меч обратно и опустив его вдоль своей ноги. — Он не сожжёт весь ваш город дотла и не убьёт всех в нём.
Моргнув, я почувствовала, что мои челюсти сжались до боли.
