Две жизни против трех десятков уже потерянных. Простая математика.
— И я знаю, что заслон будет плотным, а риск — сведен к минимуму.
— Но?
Отнюдь не это гложет Одена.
— Меня озадачивает не то, что он собрался нас использовать, а то, что он не удосужился сказать об этом. Он может злиться на меня за побег, но не посвящать в планы из-за раздражения это как-то… неразумно. Не зная деталей, я не смогу ориентироваться. И если ситуация станет критической, то решение, принятое мной, может оказаться ошибочным. А ошибки в таких делах стоят дорого.
Оден переворачивается, придавливая меня к кровати. Не больно, но мог бы и предупредить.
— Эйо, мне не нравится то, что происходит. И я не хочу подозревать брата, но… я боюсь за тебя. Говорю себе, что причин нет, что моей-то жизнью Виттар рисковать не станет, и наша связь — лучшая гарантия твоей безопасности, но…
Глаза в глаза и нос касается носа. Волосы высохли, а яблочный запах остался.
— У меня очень нехорошее предчувствие.
И не только у него.
Но сбежать от судьбы не выйдет.
— К алтарю невесту ведут со-родичи, окружают кольцом… твой брат очень понятлив. И не избегает разговоров. У алтаря жених и невеста стоят рядом, но… ты должна встать так, чтобы оказаться между мной и Королем. Ты альва. Тебе простительно не знать наших обычаев.
Он гладит щеки и продолжает говорить, судорожно, тихо, точно опасаясь, что нас прервут.
— Мы принесем клятвы, и Король примет их. Затем обычно следует поцелуй… и здесь тебе придется повернуться к Королю спиной.
Насколько я понимаю, это крайне оскорбительно.
— Я принесу извинения. Позже.
За дурно воспитанную альву…
— Эйо, потом тебе станет дурно.
— Насколько?
— До обморока. К нам бросятся служанки, и я отнесу тебя в дом. С невестами от волнения всякое бывает… возможно, мои страхи беспочвенны, и я лишь испорчу свадьбу.
Эта свадьбы была испорчена с самого начала.
— Эйо, пожалуйста, сделай все, как я сказал.
— Сделаю, но…
Он опять хмурится, недоверчивый мой.
— Скажи, до свадьбы невесту целовать совсем не положено?
— Увы… разве что случай особый…
Особый. Куда уж больше.
И кожа его все равно соленая, как камушки на берегу. Мне нравится ее касаться… а свадьба… предчувствие не исчезло, но я не хочу думать о нем. У нас слишком мало времени осталось на то, чтобы быть вместе. Не хватало тратить его на предчувствия.
Дождь начался задолго до рассвета, и Тора, разбуженная шелестом воды, выбралась из кровати. Она на цыпочках подошла к окну и коснулась холодного темного стекла. Вынув засовы, Тора толкнула створки, которые разошлись с тихим скрипом, и подставила руки дождю.
Теплый.
Ласковый… пока еще.
— Простудишься, — голос Виттара был хрипловат спросонья.
— Я не хотела тебя разбудить.
— Что-то случилось? — он подошел и набросил на плечи Торы одеяло, а потом еще обнял.
— Нет… ничего, просто дождь.
Капли ползут по стеклу и подоконнику, по серому камню стены, по винограду, в пятипалой листве которого уже прячутся черные ягоды, и манят птиц. Дождь снимет с крыши дома пыль и наполнит оцинкованные трубы водостоков.
— Слушай, — Тора оперлась на грудь мужа. — Он тоже поет.
О том, что осень вступает в свои права.
И тепло вот-вот иссякнет.
Розы в парке почти отцвели, но лужайки останутся зелеными до первого снега. О ночах, которые станут длиннее и гаснущем солнце.
Но вместе с тем песня дождя приносила странное умиротворение.
Виттар молчал, однако Тора чувствовала, что ему становится легче. В последние дни он был сам не свой. Из-за той ссоры, свадьбы и Одена.
— У тебя никогда не было ощущения, что ты совершаешь ошибку? — Виттар первым нарушил молчание.
— Было.
— И оно оправдывалось?
— Иногда… иногда — нет.
Прежде Виттар не сомневался в том, что делает. И Торе непривычно было видеть его таким.
— Это… связано со свадьбой?
Тора замерла. Какое право имеет она спрашивать? Но Виттар не разозлился, только провел тыльной стороной ладони по щеке.
— Да.
Дождь уговаривал не спешить. И Тора прислушалась к совету. Ее муж молчал, и шелест за окном не делал молчание тяжелым.
— Я хочу его защитить. Но я не знаю, как и от чего. И надо ли вообще. Он… не видит, насколько изменился.
Виттар сел на пол, и Тора устроилась рядом.
— Конечно, было бы наивно ждать, что он останется прежним, но эта его… одержимость. Зависимость. Это страшно. Я не вижу, где заканчивается его воля и начинается ее. Я вообще не уверен, что он свободен в своих решениях. Ты ведь помнишь, каким он был без… своей альвы?
Неживым.
И Виттар готов был на все, чтобы спасти брата.
Спас, но снова недоволен.
— Может… — Тора подвинулась, уступая место. Растянувшись на ковре, Виттар устроил голову на ее коленях. — Может, все не так, как тебе кажется?
Ночью легко говорить.
Днем бы она не осмелилась, да и Виттар вряд ли стал бы откровенничать.
— Не знаю. Сегодня он мне отписал, что после свадьбы намерен уехать за Перевал. Вот скажи, что это разумное решение?
Тора промолчала.
— Его место здесь.
— Почему?
Полумрак менял лицо Виттара, делая черты его мягче, и Тора призналась самой себе, что ей нравится смотреть на мужа. Хорошо бы, родился мальчик, вот такой, с упрямым подбородком и светлыми, почти бесцветными глазами.
— Здесь жилы. И если есть надежда, что живое железо вернется, то уходить нельзя. Да и зачем?
Перехватив руку Торы, Виттар прижал ее к губам.
— Ему ведь всегда нравилось в Поместье. Да и мне тоже… возвращаешься на каникулы и пара недель тишины и покоя. Никто по утрам не будит, хотя привычка все равно остается. Просыпаешься и лежишь, разглядываешь потолок, думаешь ни о чем. А внизу завтрак готов… нормальный, а не то, что в школе дают. Я оладьи с кленовым сиропом любил до умопомрачения, и чтобы непременно горячие. На кухню пробирался, потому что в столовой скучно было завтракать одному. Оден к этому времени уже выезжал, дел было много, но на меня их не вешали, давали отдохнуть.
Он говорил, и губы касались подушечек пальцев, дразнили.
— Печь старая. И кухарка тоже. Она была поперек себя шире и волосы красной косынкой подвязывала. Я даже теперь помню и косынку, и фартук с длинными завязками, которые прятались в складках жира. И еще бадью с тестом… и огромную чугунную сковороду, на которую тесто льется. Печь чадит, жир горит, но оладьи выходя пышные, легкие. Их сразу в миску отправляют. У меня никогда не хватало терпения дождаться, когда они остынут. Хватал горячими, язык обжигал, но так вкуснее…
