Лена мягко отстранилась, словно что-то внезапно пришло ей в голову, и посмотрела на меня. Она глядела на меня так, словно видела впервые.
— Что-то случилось?
— Ничего. Я…. - она нервно прикусила губу и глубоко вздохнула. — Просто… Просто я хочу кое-что тебе сказать.
Я попытался прочитать ее мысли, ее выражение лица, хоть что-то. Потому что у меня вновь появилось то жуткое ощущение, как было тогда, когда мы стояли в коридоре Джексона за неделю до Рождества, а не здесь и сейчас на поле Гринбрайера. Мои руки все еще обнимали ее за талию, и я с трудом подавил порыв притянуть ее поближе, чтобы она поняла, что не сможет уйти.
— В чем дело? Ты можешь сказать мне все, что угодно.
Она положила руки мне на грудь.
— В случае если вдруг что-то произойдет, я хочу, чтобы ты знал…
Она заглянула в мои глаза, я услышал все так четко, словно она прошептала мне это на ухо, и это значило гораздо больше, чем если бы она сказала это громко вслух. Она произнесла эти слова именно таким способом, который был наиболее важным для нас. Тем способом, которым мы обрели друг друга с самого начала. Тем способом, которым мы всегда сможем найти друг друга.
Я люблю тебя, Итан.
Какое-то время я не знал, что ей ответить, потому что простого «Я люблю тебя», казалось, будет недостаточно. И эти слова не могли выразить все, что я хотел сказать: как она спасала меня от этого города, от моей жизни, от моего отца. От себя самого. Как три слова могут все это выразить? Не могут, но я все равно произнес их, потому что именно так я и думал.
Я тоже люблю тебя, Ли. Мне кажется, я всегда тебя любил.
Она снова прижалась ко мне, положив голову мне на плечо, и я почувствовал, как ее волосы греют мне щеку. И я почувствовал кое-что еще. Ту частичку ее души, которая, как мне казалось, никогда мне не откроется; тот уголок души, который был закрыт для всего остального мира. Я почувствовал, как эта дверца приоткрылась ровно настолько, чтобы впустить меня. Она подарила мне частичку себя, ту самую частичку, которая принадлежала лишь ей. И я хотел запомнить это ощущение и это мгновение словно фотографию, к которой можно было бы вернуться тогда, когда захочешь, и снова взглянуть на нее
Я хотел, чтобы это мгновение длилось вечно.
Но, как оказалось, у нас оставалось не более пяти минут.
Глава 31
Одиннадцатое февраля. Девушка с леденцом
(переводчик: Елена ♥Ева♥ Туманова)
Лена и я все еще кружились под музыку, когда Линк пробился к нам через толпу:
— Эй, друг, я ищу тебя повсюду, — Линк согнулся пополам и уперся ладонями в колени, пытаясь привести дыхание в норму.
— Где пожар?
Линк выглядел обеспокоенным, что было совсем не присуще парню, который тратит все свое свободное время на попытки закадрить очередную девчонку и скрыться от матери одновременно.
— Твой отец. Он сейчас наверху на балконе Павших солдат, в пижаме.
Согласно Путеводителю по Южной Каролине Павшими Солдатами назывался музей Гражданской Войны. Но на самом деле это был всего лишь старый дом Гейлора Эванса, который был просто забит всяческими артефактами Гражданской Войны. Гейлор оставил свой дом и коллекцию дочери, Вере, которая так отчаянно хотела стать членом ДАР, что позволила миссис Линкольн и ее свите переделать дом и превратить его в первый и единственный Гатлинский музей.
— Отлично, — позорить меня в собственном доме ему показалось мало. Он решил еще раз счастье попытать, прогулявшись за его пределами. Линк выглядел непонимающе. Наверное, он думал, что я должен был бы дико удивиться, услышав, что мой отец бродит в пижаме. Он ведь и понятия не имел, что подобное твориться ежедневно. Я понял, как Линк все-таки мало знал о моей жизни за последнее время, даже не смотря на то, что он мой лучший друг, да что там, он — мой единственный друг.
— Итан, он прямо на балконе, как будто прыгнуть собирается.
Я не мог пошевелиться. Я слышал каждое его слово, но никак не мог отреагировать. В последнее время я стыдился своего отца. Но я все еще любил его, сумасшедшего или нет, я не мог потерять его. Он единственный родитель, который у меня остался.
Итан, все в порядке?
Я посмотрел на Лену, в ее большие зеленые глаза полные беспокойства. А ведь сегодня вечером я могу потерять и ее. Я могу потерять их обоих.
— Итан, ты меня слышишь?
Итан, ты должен пойти. Все будет в порядке.
— Пошли, друг! — Линк потянул меня. Рок-звезда исчезла. Сейчас он был просто моим лучшим другом, пытающимся спасти меня от меня же самого. Но я не мог оставить Лену.
Я тебя тут одну не оставлю. Только не в одиночестве.
Краем глаза я заметил Ларкина, направляющегося к нам. Отлепился на минуту от Эмили.
— Ларкин.
— Ага, что случилось? — видимо он тоже чувствовал, что что-то твориться, потому что был слишком обеспокоен для парня, который всегда выглядел равнодушным.
— Мне нужно, чтобы ты отвел Лену обратно домой
— Почему?
— Просто пообещай, что отведешь ее домой.
— Итан, со мной все будет в порядке. Иди уже! — Лена подтолкнула меня к Линку. Она выглядела настолько напуганной, насколько я был испуган в душе. Но я не пошевелился.
— Хорошо. Сейчас же отведу ее обратно.
Линк дернул меня в последний раз, и мы стали продираться сквозь толпу. Потому что мы оба осознавали, что в любую минуту я могу стать круглым сиротой.
Мы неслись через заросшие поля Равенвуда, к дороге и Павшим Солдатам. В воздухе стоял густой смог от пушек, которые отдавали честь погибшим при Битве на Медовом Холме, и каждую секунду можно было услышать новый залп. Вечер был в самом разгаре. Мы подбирались уже к самому краю плантаций Равенвуда, где Равенвуд заканчивался и начинался Гринбрайер. В поле зрения уже появились желтые светящиеся в темноте ленты, обозначавшие Безопасную Зону.
А что если уже слишком поздно?
Музей был окутан тьмой. Линк и я перескакивали через две ступени, чтобы преодолеть четыре пролета как можно быстрее. Когда мы добрались до третьего, я инстинктивно остановился. Линк почувствовал это, так же, как он всегда необъяснимо чувствовал, когда я передам ему мяч или когда я в очередной раз опоздаю. Он остановился рядом.
— Он здесь.
Но я не мог пошевелиться. Линк прочел выражение моего лица. Он знал, чего я боюсь. Он встал рядом, так же, как на похоронах мамы, передавая людям все те белые гвоздики, чтобы положить их на гроб, пока мы с отцом неподвижно стояли и смотрели на могилу, будто сами умерли.
— Что если… что если он уже прыгнул?
