Артёмка и в больнице умудрялся ночами сидеть в интернете, отсыпаясь днём, как сова в дупле. Совсем скоро его должны были выписать домой: долечиваться, пить витамины и передвигаться на костылях.
‘Опять пашешь, дурында? — ответил брат. — Найди себе там богатого парня и выходи замуж!’
Рукалицо. ‘Много ты понимаешь в богатых парнях!’
‘Нет, тебе что, правда, нравится пахать???’
‘Мне нравится ни от кого не зависеть!’
‘Дома лучше, Лука. Может, вернёшься?’
‘И не подумаю, Тём. Как нога? Что врачи говорят?’
‘Пару лет похромаю. Потом вроде пройдёт’.
— Чёрт! — чертыхнулась вслух.
Макс, бармен, удивлённо посмотрел на неё. Она покачала головой, мол, все нормально. И вдруг подумала о Сане Логинове, который, по словам Муни, был потомственным целителем. А если попросить его о помощи?
‘Ладно, придурок, спать ложись! Поздно уже! Утренний обход проспишь!’
‘Ха! Я его всегда просыпаю!’
Улыбаясь, Лука убрала телефон в карман фартука. Еженощные разговоры с братом ни о чём по электронным каналам связи были той тонкой ниточкой, по которой её сердце получало хоть какое-то тепло извне.
Последние посетители разошлись. В зале бесшумно сновали две уборщицы, в серых комбинезонах похожие на привидений.
— Иди домой, — сказал Максим, — бабуле привет!
— Утром передам, — зевнула Лука, — до завтра!
Великое дело — работа рядом с домом! Всего-то надо было выйти из клуба, обойти дом, в котором он располагался, миновать переход на другую сторону улицы.
Поднявшись на свой этаж, Лука достала ключи и приготовилась открыть дверь, как вдруг услышала сверху голоса и странный звук, похожий одновременно на плач ребенка и истошный вой машины скорой помощи. Звук был настолько неприятным, что у неё волоски поднялись вдоль позвоночника.
— Вот тварь… — сказал мужской голос. — И что с ним делать?
— Да пристрели ты его!
— С дуба рухнул? Может, ветеринарку вызывать? Пусть его поймают и усыпят?
— Давай его курткой накроем — и на балкон! Авось успокоится!
— Ты глянь на него, сам к нему подойдёшь?
Лука убрала ключи и тихо поднялась вверх по лестнице. Перед одной из дверей на четвертом этаже стояли два дюжих полицейских, хрупкая девушка в пальто и заплаканная дама в халате и шлёпанцах.
— Он уже плох совсем был в последние дни… — всхлипывала дама. — Я приходила их с Баксиком кормить, близких-то у них нет никого… Баксик вообще ласковый, а тут как с цепи сорвался!
‘Собака! — поняла Лука. — А с хозяином случилось что-то… нехорошее!’
— Давай, решай, — сказал один из полицейских, — нам ещё протокол составлять, труповозку вызывать… А мы время теряем с этой тварью!
— Блин, — тоскливо ответил второй, — во попадалово! Пристрелить его, правда, что ли?
Луку будто кто-то в спину толкнул.
— Извините, — она шагнула на площадку, менты обернулись на голос, — можно я попробую его успокоить?
— А вы кто? — уточнил один из них.
— Соседка… снизу…
— Да ты что, девочка, он меня не подпускает, а уж я-то его куриными потрошками как кормила! — снова заплакала женщина.
Ощущая в душе странную уверенность в том, что все получится, Лука шагнула прямо к полицейским, и те молча расступились. С порога был виден холл, из которого вели двери — налево, в кухню, и направо — в комнату. На пороге последней, стоял, завывая и вздыбив шерсть… сиамский кот. Лука остановилась в растерянности — ожидала же увидеть пса! И вдруг, вспышкой, мелькнуло воспоминание — она и Муня на крыше, и та рассказывает о жителях соседнего дома то, что видит ‘периферическим зрением’!
А затем — Лука так и не поняла, что произошло, — мир окрасился в нереальные цвета. ‘Не собака Баксик’ оказался в их средоточии, во всполохах агрессивно-красного. Кот был испуган, потерян… Лука воочию увидела, как тянутся от него за угол комнаты, и обрываются, тёплые солнечные ниточки… Верность. Привязанность. Любовь?
Она судорожно выдохнула, потеряв ‘картинку’. Так вот как это, видеть! Видеть то, что вроде бы и не существует в реальности, но без чего эта самая реальность невозможна!
Лука шагнула к коту и медленно опустилась на колени. Протянула руку. Кот издал леденящий душу вой, дама в шлёпанцах ойкнула, а один из полицейских по-доброму посоветовал девушке идти домой.
В расширенных зрачках кота полыхали багровые глубины ада.
‘Тише, тише, — подумала Лука, снова сосредотачиваясь, — не бойся меня!’
Кот перестал выть и навострил уши.
‘Ты меня слышишь? — удивилась Лука. — Если да, знаешь, я не причиню вреда! А вот они могут!’
Кот утробно заурчал и забил хвостом.
‘Тебе нельзя здесь оставаться, — продолжала безмолвный разговор Лука, — ты можешь пострадать! Идём со мной? Я что-нибудь придумаю! И, знаешь что, я тоже недавно лишилась… чего-то. А без него очень погано! Поэтому я тебя понимаю!’
Замерев, она смотрела, как оборванные солнечные лучи стягиваются к коту и исчезают под бежевой шкурой. Как гаснет адово пламя в зрачках, как — полосками — показываются в глазах радужки небесно-голубого цвета.
‘Бакс! — позвала она, протягивая вторую руку. — Иди ко мне!’
Зверь шагнул к ней, распрямляя сгорбленную спину, аккуратно и методично обнюхал пальцы, задрал хвост, мимо попятившихся назад ментов вышел на лестничную площадку. И выжидающе оглянулся на Луку.
— Я его заберу? — спросила она у соседки, поднимаясь и отряхивая колени. — Вы не возражаете?
— Нет! — всплеснула руками та. — Куда ж мне такое! А у Евгений Захарыча родственников не было… один-одинёшенек жил…
— Ну, пройдёмте на осмотр тела! — прервал новый поток слёз полицейский. — Девушка, спасибо за помощь! Вы с этой тварью того… поаккуратнее!
Лука упрямо тряхнула волосами и пошла вниз по лестнице. Кот бесшумно следовал за ней. Пока она доставала ключи и, стараясь не шуметь, открывала дверь, зверь стоял рядом, задрав голову и разглядывая её. Его морда, уши, лапы и хвост были почти чёрными, а шкура — светло-бежевой.
— Ты — красавец, Бакс! — улыбнулась она, толкая створку и включая свет в прихожей. — Заходи! Если Анфиса Павловна нас выгонит, будем жилье вместе искать!
Длинное тело скользнуло в дверь. Перед глазами Луки на миг снова запрыгали потусторонние всполохи, а в ушах вдруг прозвучало фраза, заставившая её с грохотом выронить ключи: ‘Зови меня Вольдемар…’.
* * *
Спустя ещё неделю Тёмку выписали домой. Лука стояла за углом здания больницы и смотрела, как суетилась рядом с братом мать, поддерживала под руку, запахивала куртку… И с горечью понимала, что та уже давно не была с ней так ласкова. А ведь было всё, да, было, пожалуй, как раз до того случая, с печкой. То ли мать, решив, будто она специально навредила брату, так и не смогла простить, то ли ещё что, но именно оттуда и потянулась та самая, покрытая коркой льда, полоса отчуждения и непонимания между ними. Отец, всегда относящийся к детям ровно, с простой и уверенной любовью, к сожалению, редко бывал дома. Хотя, кто знает, может быть, был бы чаще, все стало бы ещё хуже?
