Я откашлялась:
— Есть ли здесь в доме туалет?
То есть, я хотела сказать туалет, а получилась уборная.
—Я отведу тебя туда, и в следующий раз бы будешь знать, где она находится, — сказала Кларисса. Она шла со свечкой впереди, а я следовала за ней сзади. Большое помещение на первом этаже, которое я не так хорошо осмотрела во время своего прибытия, было разделено посередине прилавком, на котором всякая всячина была поставлена в ряд. Я узнала весы, бумагу и перо для письма и подсвечник. Повсюду на стенах висели, высотой до потолка, полки, в которых были стаканы, сковородки и глиняные сосуды всех размеров, рядом были мешочки и коробочки и всякий другой хлам. Под потолочной балкой висел высохший букет растений.
— Это магазин пряностей?
— Магазин трав, — сказала Кларисса. — Это магазин Матильды. А я ее помощница.
Она открыла дверь, которая вела в комнату с низким, закопченным потолком.
— Это наша кухня, — пояснила Кларисса.
В углу я увидела построенный из камня очаг, над которым на цепи болтался котелок. Рядом на стене находилась полка для посуды. В центре помещения стоял стол, с парочкой табуреток вокруг него. В помещении было что-то таинственное, хотя все было так примитивно.
Через следующую дверь Кларисса вывела меня на улицу. При свете свечи я увидела внутренний двор, который был окружен живой оградой из плюща. На одной стороне был сарай для дров, совсем рядом находилось маленькая постройка.
— Уборная, — сказала Кларисса, указывая на постройку. Она обходительно протянула мне свечу.
Я зашла в эту хижину и тут же пожалела об этом. Здесь был ужасный запах, и я тут же вспомнила о рассказах своей бабушки, которая на каждом семейном празднике перебирала свои детские воспоминания. Одно из них было о плюх-туалете, с которым она выросла. Еще сегодня этот запах у нее в носу, говорила она. Сейчас я знала, что она имела в виду. И, кроме того, я уже окончательно знала, что точно нахожусь в прошлом. Ни одно, даже самое творческое подсознание, не могло и представить этот зверский запах и вид широкой деревянной балки с дыркой размером с задницу посередине.
Это было последней каплей. У меня начался самый ужасный понос всех времен.
Поспешно я поставила поднос, подняла одежду, несколько толстых мух улетели прочь, и я пристроилась над ужасно воняющей дырой. Оставалось только надеяться, что это был последний раз перед моим возвращением в мое время, так как я нигде не видела здесь туалетную бумагу. Была только деревянная миска, в которой лежали какие-то листья. Так как на ощупь они были все-таки мягкими, я просто воспользовалась ими.
— Ты можешь спрашивать у меня о чем угодно, — сообщила Кларисса, когда я снова вышла на свежий воздух. — Но мы должны разговаривать тихо. Иначе нас может кто-нибудь услышать, не посвященный в дело, не говори налево и направо.
Это один из видов запрета, против этого ничего нельзя сделать.
Я должна была сначала глубоко вдохнуть, чтобы устранить кислородное голодание.
— И в каком же мы году? — спросила я.
— В 1499, — сказала она.
— Боже мой, — шокировано прошептала я.
— Я родом из 1793 года. А ты?
Я хотела сказать, но ничего не вышло. Беспомощно я посмотрела на Клариссу, которая расстроено махнула головой.
—Ты из моего будущего. Поэтому ты не можешь это сказать. Даже не пытайся это сказать снова. Все, что ты захочешь рассказать мне о твоем времени, как будто бы застрянет у тебя в горле. Какой у тебя родной язык?
— Немецкий. Ты, впрочем, говоришь очень хорошо, точно как Бартоломео и
Матильда. Вообще не слышно акцент, — в замешательстве призналась я. — И, собственно говоря, это очень странно.
— Я не говорю по-немецки, — сказала Кларисса. — Я родом из Франции и разговариваю по-французски, и только.
Не веря, она взглянула на меня.
— Но как...
— Как же мы друг друга понимаем? Я тебя, а ты меня и Бартоломео или всех остальных, которых ты здесь встретишь? Это в сути вещей. Путешествующие во времени приспосабливаются, один из них понимает язык других, и он так говорит, что все остальные это понимают. Все до единого.
Я не знала, как должна относиться к этому. Кто-то из путешествующих во времени построил что-то наподобие межгалактического транслятора? Невозможно, хотя, во всяком случае, рационально и практично. Жаль, что у нас в школе не изучался этот метод. На латинском или английском я бы могла этим воспользоваться.
Беседа почти закончилась. Я обдумывала, что я знала о Франции в 18 веке. В общем, столько, сколько при моей последней работе по истории по теме, равным счетом, ничего. Нет, стоп - французская революция! Произошла она примерно в это время?
Я попробовала свое счастье.
— Ты знаешь Марию Антуанетту?
Кларисса вздрогнула.
—Кто ее не знает, бедную убитую королеву.
— Э... Когда ты исчезла, она уже была...?
— Под гильотиной? — Кларисса подавленно кивнула. — Я видела ее мертвой и горько плакала.
— Э...я недавно видела про нее костюмированную пьесу с актрисой. — Собственно говоря, я хотела сказать фильм с Кирстен Данст, но это автоматически превратилось в уже сказанное мной костюмированную пьесу. — Кто все это придумал? Я имею в виду, о языке и запрете?
Она пожала плечами.
— Без понятия. Но я могу тебе объяснить, как это работает: Тот, кто прибыл из будущего, говорит на языке этого времени, как все. Но никто не может что-то выразить из будущего, так как это приведет время к беспорядку.
— Что ты имеешь в виду под беспорядком? — спросила я.
—К беспорядку время придет тогда, когда знания из будущего будут выданы, и кто-
нибудь сможет этим воспользоваться, чтобы изменить будущее.
— А если это просто записать?
— Это еще хуже. Рука с пером как парализованная. Вероломные слова, которые хочешь написать, невозможно нанести на бумагу или они полностью изменяются.
— Переводятся ли слова на итальянский язык при письме?
Она кивнула.
— Я думаю, да. Тем не менее, это не заметно, как и при разговоре — просто выглядит так, как будто просто научился этому. Все же горе, пытаться записать что-
то, записывая в нем указания! С давних пор я пыталась написать письмо. Для своей матери, которой я хотела бы сообщить, что со мной произошло. Но не смогла написать и полстроки, — она смотрела на меня преисполненная надежды. — Ты могла бы попробовать! Определенно ты умеешь хорошо писать!
— Ну да, хорошо — это кое-что другое. Но даже если у меня получится, как ты хочешь сделать так, чтобы твоя мама получила письмо через триста лет? Я думаю, в пятнадцатом столетии почте нужно еще невероятно долго, так долго, как никогда.
