Доктор Арбэнот, когда мы доехали до Хаммабурга настоял, что мы должны остановиться у него. И отказа он не принял, заявив, что мы попросту обидим его. Мы не могли этого допустить, поэтому охотно всей честной компанией заселись у почтеннейшего доктора.
Эманум Арбэнот оказалась милейшей женщиной и была рада нашему присутствию в доме. И больше всего её радовал Михель. Не так часто ей в последнее время доводилось нянчиться с малышами. У пары была еще одна дочь, но внуки были уже подростками, и поэтому эманум Арбэнот так радовалась нашему присутствию.
Домик был небольшой, но в два этажа и мы замечательно там устроились, вот только продолжали вести ожесточенные споры о дальнейших планах.
— Клари, ты пойми, ты ведь теперь не только за себя отвечаешь. У тебя на руках Михель. И Акке. Акке, между прочем, школу не закончил. И ему еще учиться дальше. И где, по-твоему, он это будет делать? — вот я же понимаю, что Себ прав.
— К тому же не забывай, Клари, что и с Михелем тебе будет нужна помощь. А кто как не мама и папа могут её тебе оказать? — не отставал Габби.
— Вообще-то этот год в школе я закончил экстерном. Сейчас начало весны, в школу мне теперь только осенью. Так что у нас еще масса времени, чтобы принять решение, где мы будем жить, — вдруг вмешался Акке.
— Акке, вот ты сейчас совсем не помог, — укоризненно посмотрел на него Себ.
— А мы? Клари, как же мы с Себом? Ты сама говорила, что безумно скучала. Разве бы ты не хотела жить рядом с нами? — продолжил Габби наступление просто по всем фронтам.
— Но…
— Еще кое-что. Клари, вот насколько ты рассчитываешь тебе должно хватить денег? Я понимаю всё. Но это тоже важно. А у папы тебе за многое не придется платить: за жилье, за еду и за няню так точно, — продолжил мысль Себ.
— И папа спит и видит, что ты приедешь и поможешь ему с картинами. Он уже накопил целую гору. Все откладывает и откладывает, — не отставал Габби.
— Да. Верно. Он так и говорит: «Клари приедет, посмотрит. Определит автора. Наверняка будет стоить дороже». Их там уже гора, — поддакнул Себ
— Клари, ясно, почему ты не хочешь туда возвращаться. Но вот скажи, что он тебе может сделать? Закон на твоей стороне, ты его не нарушала. Ты вдова, почтенная эманум, — вдруг сказал Габби.
— И Клари, ну не будет он действовать силой и принуждением. Да и два года прошло, — продолжил весомо Себ.
— Клари, он довольно суров, бывает, и чересчур властен, но он не причинит тебе зла, — это опять Габби.
— Вы это о чем? — влез Акке.
— Мы это о… начал было Габби, но я его перебила.
— Мне нужно подумать!
— Думай. Только вот сколько ты собираешься думать? — не отставал Себ.
— Не знаю. И вообще! Акке, собирайся, мы идем в музей! — сказала я, вставая.
— В какой еще музей? Я не хочу в музей. Там скучно, — не оценил мой энтузиазм парень.
— С Клари будет весело. Я с тобой, — вот Габби был точно рад.
— А я с вашего позволения останусь с Михелем и эманум Арбэнот. Она обещала научить печь брецель. Классная штука. Его пекут, начиная с тринадцатого века, по форме он напоминает сложенные в молитве руки. Ты знал? — спросил Себ у Габби.
— Крендель он и есть крендель. Придумал, брецель какой-то. И чего это ты так увлекся кулинарией? — проворчал в ответ Габби.
— Это почти как химия, только съедобная — рассмеялся в ответ Себ.
Музей, куда я планировала сходить, располагался рядом с вокзалом, и там хранилась разнообразная и обширная коллекция полотен. Там были и старые мастера и несколько малоизвестных современных художников.
Едва мы вошли в здание, как к нам тут же подскочил молодой человек, примерно возраста Габби и стал предлагать свои услуги. Он за умеренную плату обещал в кратчайшие сроки показать нам все основные шедевры, и рассказать обо всем, что нас заинтересует. Мы с Габби переглянулись и согласились. Решающим фактором была совершенно кислая рожица Акке, который и так был не в восторге, а так может быть будет повеселее.
— А музей большой? — уныло поинтересовался Акке.
— Не музей, юный газтер. Это называется Кунстхалле. Хаммабургский Кунстхалле. И да, он большой. Но благодаря мне вы сможете увидеть самое интересное.
— Мне и без музея было неплохо. Ладно, пошли, раз надо, — совершенно обреченно почти простонал Акке.
Не было у них в семье традиции приучать детей ходить по выставкам и музеям. Как результат — Акке считал это тратой времени. Возможно, он был прав. Ведь в самом деле вкусы у всех разные и интересы тоже. Но, пока могу — я его затащу.
Мы переходили из зала в зал, рассеянно слушали нашего спутника, который и в самом деле интересно рассказывал.
— А вот одна из картин замечательного Йохан Меер. Как вы знаете его «Девушка с жемчужной сережкой» находится в Магической галерее Маурицхёйса, но вот у нас тоже его интересная картина. «Девушка, читающая письмо у открытого окна». Что интересно — долгое время было неизвестно, что за спиной у девушки висит еще одна картина. На стене висит картина с изображением Купидона с луком, что придает иной смысл картине. Как много зависит от деталей!
— Замазал картину с богом любви и вот уже и непонятно о чем письмо и что там читает девушка, — кивнул Габби.
— А кому понадобилось Купидона замазывать? — спросил Акке.
— Длительное время все думали, что это сделал сам художник. Но после реставрационных работ, сложных химических опытов и применения магии, удалось выяснить, что это все же сделал кто-то другой. Возможно, чтобы убрать этот немного игривый и любовный подтекст из картины.
— Да, я слышал об этой работе. Себ мне все уши прожужжал про химические образцы и анализы красок. Лак там еще какой-то был сверху, — внес свою лепту Габби.
— Совершенно верно. И еще посмотрите на открытое окно. И фрукты. В совокупности с висящей на стене картины мы имеем четкое представление о том, что девушка читает именно любовное послание, — с воодушевлением подхватил наш спутник.
— Если убрать Купидона, то деловое письмо, — согласилась я.
— А вот тоже замечательнейшая картина «Фрина перед ареопагом» Жерома. Какую же волну критики она подняла! Её критикуют все кому не лень.
— А что на ней не так? По-моему красивая девушка стыдливо закрывает лицо руками. Кстати, зачем она стоит перед этими Мэтрами голая? — возмутился Акке.
— О! Вот в чем дело. Фрина — известнейшая гетера, и она посмела изображать богиню Афину в обнаженном виде. За это её и судят. А когда её защитник понял, что у него не получается её оправдать, то он сдернул с нее одежду. И когда все эти Мэтры увидели её обнаженной, они были поражены её красотой и оправдали её.
— Вы только посмотрите на эти лица. Кому то весело, кто-то ужасается, кто-то удивляется. У некоторых похоть на лице, — поделился мыслью Габби.
— А что не понравилось критикам? — спросила я.
— Её стыд. Она будто стыдится своей красоты. И это низводит её с уровня богини до уровня порнографии. А она должна гордиться собой. Реальная Фрина наверняка так и делала. А вот Жером нарисовал её такой. И именно это не нравилось.
— Да. Я вспомнила. У нас в Русском музее висит картина художника Генриха Семирадского. И та Фрина красива. Там какой-то праздник, сейчас уже и не вспомню. Но она и в самом деле гордится своей красотой, — сказала я, совершенно не подумав.
— Ну, так многие писали картины, даже стихи посвящали этой гетере. Все-таки выдающаяся была неска, — поспешил вмешаться Габби.
— А кто такая гетера? — спросил Акке.
— Я тебе дома расскажу, — хмыкнул братец.
— Семирадский? Это что-то славянское? Я его не знаю, и с русским музеем тоже не знаком. Это далеко. Идемте дальше, — не удивился наш спутник на мое высказывание.
А вот Габби неодобрительно покачал головой. И в самом деле, не стоит привлекать внимание. Да и парень этот, слишком уж невозмутим. Хотя, наверное, мне теперь под каждым кустом будет мерещиться шпион. А за каждым поворотом — убийца.
Так под интересные рассказы мы перешли в один из залов и Габби застыл при взгляде на одну из картин, а потом поманил меня к ней. Я подошла и сначала даже не поняла, на что он мне указывает, и только потом в углу увидела золотую чашу.
