оборотней на ногах и на лапах шныряли туда-сюда, путались под ногами у взрослых, перебегали дороги в неположенном месте, покупали и ели мороженое, пинали футбольные мячи. Волчата и лисята были слишком большими, чтобы у Лютика появилось желание поиграть, но следил он за ними с интересом — оборачивался на каждый писк, крик и лай.
Адель шла размеренно — рюкзак и Лютик были увесистым грузом, и это заставляло экономно расходовать силы. Погода баловала. Солнце золотило остатки осенней листвы, небо умиротворяло глубоким голубым цветом, облетевшие ветви деревьев добавляли черные росчерки в летопись уходящего октября. В витринах магазинчиков и кафе стояли букеты астр, кое-где лежали красные и оранжевые тыквы — дань Празднику Урожая — корзинки рябины, облепихи и боярышника, дожидающиеся Ворот-в-Зиму и Камулова Покрова. Овощные лавки обновили связки сушеных грибов, заманивали покупателей сочной хурмой, каштанами и последним виноградом, сыпавшимся с кистей при прикосновении. Время от времени Адель цеплялась взглядом за свое отражение — волосы рдели на солнце, соперничая с тыквами и рябиной, Лютик, прижавшийся к её плечу, золотился.
«А в остальном… кроме огненной гривы похвалиться нечем. Как будто на лбу пылает клеймо «рыжая фермерша». Поношенная одежда полувоенного кроя, тяжелые ботинки — привет от лесных братьев — рюкзак. Ни тебе платьица, ни сумочки, ни маникюра».
Адель посмотрела на ухоженную горожанку и напомнила себе, что маникюр и платье — не главная проблема. Изменится жизнь — изменятся и наряды.
— Коть! — взвизгнул Лютик.
— Кот, — согласилась Адель, пересаживая его на другую руку.
Вскоре они добрались до пешеходной части города. Асфальт сменила булыжная мостовая. Разделение на тротуар и дорогу было чисто номинальным — кое-где вкопаны столбики, соединяющиеся цепями, кое-где на камне стоят огромные чаши с землей, пламеневшие снопами бархатцев, «дубков», астр и часовых-петуний. Каждую чашу украшал мозаичный рисунок. Где-то простой, из волнистых линий и колец, где-то сложный. Заказанный хозяевами дома оберег на удачу или на избавление от пожара. Адель остановилась возле такой чаши, на которой голубые волны тушили языки пламени, прочла надпись: «Огонъ не лъком шитъ, но ход свой здесь завершитъ», поправила лямку рюкзака, коснулась крупного алого георгина и ускорила шаг: до парка было уже рукой подать, можно посидеть и отдохнуть после рывка, пока Лютик побегает по дорожкам.
— Парк! — завопил сын, увидев знакомую кованую ограду. — Парк! Рыбы!
Адель потрясла головой, спустила завозившуюся ношу на землю и велела:
— Посмотри, кто там сейчас гуляет. Подумай, будешь перекидываться или побегаешь на ногах.
Лютик помчался в парк, не слушая указаний, спотыкаясь и почти падая, вопя от восторга. Адель прошла через гостеприимно распахнутые ворота — кованые створки крепились к мозаичным столбам — миновала огромный камень с табличкой «Здесь будет стоять памятник Юлиану Громоподобному от благодарных горожан». Памятник собирались ставить уже лет пятьдесят, если не семьдесят, но дело не двигалось дальше обсуждения эскизов и выбора материала. За время прений парк успел обветшать, а осьминогу требовалась срочная реставрация — какие-то вандалы под покровом ночи отбили ему несколько щупалец.
Камень-на-Воде был уникальным парковым ландшафтом из четырех фонтанов-каскадов разного уровня, извилистых водных дорожек с цепью мостиков и огромных бетонных скульптур — мозаичных снаружи и полых внутри. Кита, золотую рыбку, осьминога и трех морских коньков соединяли ходы и лесенки — под и над фигурами. Щупальца осьминога вытягивались и образовывали мозаичный лабиринт, в центре которого стоял фонтан с крабами, плюющимися струйками воды. Летом детвора не только бегала по дорожкам, но и купалась, несмотря на таблички с запретами. Весной и осенью падение в воду могло грозить простудой, но это пугало только родителей, а не малышню, любившую парк во все времена года. В начале ноября, после Лесной ярмарки и Камулова Покрова, фонтаны выключали и спускали воду по желобам, готовя к зиме. Камень-на-Воде не пустовал никогда — фотографии на фоне заснеженного кита были в доме каждого уважающего себя чернотропца. У Адели тоже были — Артур позвал её погулять по парку после регистрации брака и вручил фотоаппарат свидетелям, отщелкавшим с полсотни кадров.
Выйдя к фонтанам и лабиринту, она окинула взглядом немногочисленных посетителей. Будний день и подготовка к Лесной ярмарке сыграли свою роль — на лавочках сидели несколько лисиц и волчиц с колясками и без, и одна медведица. По дорожкам металась троица волчат, два мелких медвежонка-барибала, бурый лисенок, ровесник Лютика, и кремовый постарше, лет десяти. Людей не было, оборотни бегали на лапах, и Лютик пожелал присоединиться к общей возне — потянул Адель к раздевалкам, одновременно снимая курточку.
— Айчо! — крикнула лисица в шляпке, сидевшая на лавочке неподалеку от кита. — Ради Хлебодарной, осторожней! Я боюсь, что ты упадешь.
Кремовый лисенок тявкнул, и, не слушая увещеваний, шмыгнул в чрево кита, выбрался на широкую каменную спину, обмакнул нос в фонтанчик и исчез в тоннеле, начинавшемся в хвосте и выводившем на свет возле щупальца осьминога. Пока Адель помогала Лютику раздеться, к тревожащейся лисице присоединились двое альф: один в полевой военной форме, второй — в добротной темной одежде. Гражданский показался Адели знакомым, но это могло быть и обманчивое впечатление — крупный пепельный оборотень, наверняка бурый на лапах. Таких в Лисогорском воеводстве пруд пруди, как будто где-то на конвейере штампуют.
Больший интерес вызвал тот, который был в форме. В первый момент Адель приняла его за старика — из-за скованности движений и седины. Присмотревшись, поняла, что ошиблась. Альфе было лет тридцать, седина сбивала с толку.
«Такое впечатление, что у него болят ноги — шагает с усилием, заставляя непослушное тело».
Альфы тут же прилипли к киту, подергали верхнюю губу и поковыряли мозаичные глаза.
— Вроде бы, все крепкое, — оповестил тот, что в форме, и с громким шипением встал на четвереньки, чтобы заглянуть в лаз, рассчитанный на оборотней.
Лютик, уже выбравший маршрут, добежал до кита, вспрыгнул альфе на спину, толкнул лапой в затылок и скрылся в чреве, повторяя путь кремового лисенка.
— Ой, — сказал альфа. — Блин. О, а тут здорово.
Слова отдались гулким эхом.
— Что там? — заинтересовался второй.
— Лампочки светятся. Я никогда внутрь не заглядывал, думал, что тут темно.
— Слыш, давай или туда или сюда. Я тоже посмотреть хочу.
Кит был большим, в два человеческих роста, мелких зверят на лапах в чреве помещался с десяток, да и взрослые туда регулярно забирались. Но не на ногах — из-за высоты входа. Альф это не смутило. Первый пополз на четвереньках и скрылся в полой мозаичной фигуре, второй последовал его примеру. Лисица на лавочке вздыхала, поправляла шляпку и постукивала по дорожке изящной тростью.
