всегда была готовой и решительной. В реальности совсем иначе. Я смущалась касаться Марка.
— Какое представление?
Конечно, откуда он мог знать? Я почему-то считала, что Солнечному всё ведомо.
— Грозовое. Колэй и Дэр будут молнии выпускать.
— Понял. А что насчет шоколада?
— Ах, я и забыла!
Конечно, какие могли быть танцы, когда он обнимал меня на ветке?
— Хорошо. Да. Можно потанцевать.
Он развернул меня, и я стала спускаться на балкон. Марк слез следом, и мы одновременно обулись. А, зайдя внутрь, обнаружили всех танцующими медленный танец. Это был не вальс и не наши атровские пляски. Нечто новое, непривычное. Но гораздо больше меня поразили Бирн и один из Солнечных, кажется, Лайнл, которые под аккомпанементы скрипки и пианино красиво пели! Средний умел петь?.. Никогда прежде не слышала его голоса и не думала, что они так быстро «споются». Неподалеку стояла одна из деревенских девушек, Карэн. Кажется, Солнечный воин ей очень понравился, и она не спускала с парня глаз. Так-так…
Я поглядела на Марка, и он протянул мне ладонь.
— Позволишь?
Я кивнула и вложила пальцы.
— Не знаю этого танца.
— И я впервые вижу. Попробуем.
Легкое движение, и я стою к нему так близко, что приходится задирать голову. Марк действительно высокий, наверное, даже чуть выше Дэра, и я чувствую это телом, самим животом, где-то глубоко внутри. Ощущение тягучее и сладкое.
Шаг — и он повел меня уверенно и властно. Из таких объятий не сбежишь, и противиться бесполезно. Но хороший партнер всегда оставляет девушке немного свободы, вот и Марк разрешал мне двигаться в пределах досягаемости его рук. То снова близко до чувства единения, то отстраняясь и глядя друг другу в глаза…
И вдруг музыка резко замолкла, и мы тоже остановились. За пианино села Мэй.
— Посвящается всем влюбленным, — сказала она, многозначительно посмотрев на Дэра.
Гибкие пальцы ударили по клавишам, и мелодия была столь красивой, что у меня мурашки побежали. Я надеялась услышать её бесподобный голос, и надежды оправдались.
Я слышала многих певиц, и была не привередлива, но никто не мог сравниться с Мэй. Наверное, потому, что она в песне жила, к тому же отдавала свой дар, питая наши цвета чувствами радости. Искреннее, не ожидая похвалы. Она просто нас всех любила.
Я успела понять, что эта песня о крылатых мечтах и огне, что живет в каждом сердце, и тихо вздрогнула от удовольствия — Марк мягко поцеловал мою руку, крепко прижал к себе и повел под трудный ритм. Это был несуществующий, рождающийся в настоящее мгновение танец. Откуда-то я прекрасно знала, как двигаться рядом с Солнечным, и, подчиняясь движениям, порой становилась свободна, взлетала в его руках и чувствовала крылья за спиной. А потом снова близко-близко, чтобы отдаться музыке и голосу. С каждой минутой я всё больше ему доверяла, и могла, следуя за желаниями, расслабиться в сильных руках. Было хорошо. До ноющей боли хотелось прижаться к Марку сильней, а ещё лучше уйти куда подальше, чтобы остаться наедине. Хотел ли он того же?
И только когда Мэй закончила, я осознала, что мы стоим в центре зала, и никто кроме нас не танцевал. Как можно было этого не заметить? Я покраснела, пряча нос у Марка на груди. Пусть отругает, зато я почувствую себя увереннее.
— Браво! — первым ухмыльнулся Дэр.
Остальные подхватили его аплодисменты, и я растерянно улыбнулась. Подняла глаза, посмотрела на Марка. Он был спокое — ни страсти, ни смущения. Кивнул, обнял меня за плечи и отвел в сторону. Я не успела поблагодарить или извиниться — к нам подошла Мэй.
— Ну что же, — проворчала она. — Шоколадка по праву ваша.
Вечер закончился на дереве. Обычно все забирались на крышу и смотрели оттуда, но мы с братьями всегда сидели на верхушке самого высокого бука. На сей раз рождать узоры предстояло не только Колэю, но и Дэру. С ними пошла и Мэй. Бэйт с Чэйн — его девушкой — предпочли глядеть с холма. Бирн вместе с Солнечными пошел на чердак. Значит, дерево было только наше.
Марк не держал меня за руку. Он снова отрешился от происходящего, и молча глядел в темное небо. В глазах ни чувств, ни сожалений, ни упреков — как всегда. Попробуй, прочитай, что у него творится в душе. Понравился ли ему танец? Он просто поблагодарил меня и съел небольшой кусочек шоколадки.
Мы стояли на вершине, удобно держась за ветки — каждый за свою. Я старалась ровно дышать, чтобы не привлечь к себе внимания. Возможно, чем ближе к вечеру, тем более равнодушным и холодным становился Солнечный? И дело в его ритмах, а не в том, рад он или опечален? Мне хотелось в это верить.
— Ты спать хочешь? — не выдержав, спросила я.
— Не устал, — ответил он.
— Что ты делаешь ночью, Марк? Какие сны тебе снятся?
— Ночью я предпочитаю спать, — повторил он. — А сны мне снятся разные.
Хороший ответ. Я почувствовала себя преподавателем в академии. Постараться развеселить его или отстать?
— А я летаю. Помногу. Почти каждую ночь. А ещё вижу огромные волны, которые идут на Атру с моря. Это страшно, потому что я не могу их остановить. Иногда убегаю от кого-то, похожего на мебраза, и он разрастается, пока не становится огромным, выше самих Влюбленных.
— Ты боишься перемен? — внезапно просил он.
— Нет. То есть я не знаю. Когда был жив отец, мы жили в морском доме, на скалах. Там всё иначе, и мне никогда не снились гиганты. Я была маленькой птичкой и летала над водой, а волны, если они и заступали на сушу, были веселыми и теплыми. Мы ходили купаться на берег. Знаешь Арочный пляж?
— Конечно. Он считается нейтральной территорией.
— Мое любимое место детства. Желтые пески, затейливые скалы, вырастающие из воды. Пещеры и цветные камни. — Я вздохнула. — Папа про каждую возвышенность знал историю. Он был прекрасным рассказчиком.
— Он умер в горах?
— Да, — кивнула я. — В голодный год. Они с Лассом отправились на вершины за
