Меня тут уже очень любят, но слушаются, что приятно! Едва девушки скрылись в своих номерах, я обратила внимание на Лидию, которая задумчиво смотрела на меня, заняв позицию перед двумя дверями у выхода.
— Это нам? — перешла к делу я.
— Знаете, — начала домработница, — вообще-то ваши вещи уже на втором этаже и…
— Знаете, — я взяла на себя смелость перебить ее, — я не спала сегодня и часа! А за прошедшие дни не более трех-четырех часов в сутки. Я едва не погибла там, на дороге, по пути в это богом забытое поместье, я устала так, что еле на ногах стою. И единственное о чем я сейчас мечтаю — это постель! И мне уже даже не важна степень ее мягкости! Я буду спорить с вами завтра, честно, а сейчас просто хочу спать. Открывайте уже!
Пожав плечами, Лидия подчинилась. Номер действительно оказался смежным и даже более чем — кровать мне предоставили двуспальную.
— Мне уже все равно! — устало прокомментировала я, и, раздеваясь на ходу, отправилась в душевую.
Зато Джастин развел бурную деятельность по переубеждению одной домомучительницы, и когда я вернулась, одетая лишь в банное полотенце, меня оставили одну. Вот оно счастье!
Причесав непослушные волосы, я забралась на очень мягкую постель, толщина матраса которой если поставить его на пол, достигла бы моего бедра, села поудобнее и достала из кармана брюк минипереговорник. Плоская коробочка скользнула по шелковому покрывалу, едва я положила СиАп, и я набрала до боли знакомый номер.
Гудок, удар сердца, еще гудок… Киану был старомоден и даже позывные его СиАпа стилизованы под гудок старинных телефонов. А я все жду, замирая, а я все надеюсь. Хочется просто услышать его голос, пусть раздраженный и злой, но… услышать. И когда надежда уже почти умерла, его трехмерное изображение вспыхнуло синим — он ответил.
— Привет, — робко произнесла я.
— Я просил не связываться со мной больше!
— Прости, — вот только как объяснить, что мне видеть тебя необходимо, почти так же, как и дышать.
— Я не хочу видеть тебя, не хочу слышать, меня тошнит от одного твоего имени!
— Я его поменяла… — мне каждый раз так больно это слышать, но проходи время, и я снова набираю его номер. — Прости, Киану.
И вытирая слезы, я смотрю на мужчину, который был и остается всем для меня. Он увидел мои слезы и смягчился на мгновение. В тот момент я еще не знала, что следующие его слова станут для меня приговором:
— Я женюсь, Ариадна.
И что-то внутри умирает. Больно и мучительно. Обрывается, чтобы уже никогда не воскреснуть. А он продолжает, даже не подозревая, что рвет мое сердце каждым словом:
— Ты ее знаешь, Сара Лаверти, вы учились в одном классе… кажется.
Мы подруги… были… с детства! Как же больно… я так надеялась, что он простит, что мы будем вместе… я как дура надеялась до последнего, а…
— За что ты так со мной? — тихо спросила я, уже не сдерживая слезы. — Я люблю тебя, Киану, я всегда любила и все еще люблю, я…
— Любишь? — впервые за эти годы он улыбнулся мне. — Любишь, значит. Вот и страдай! Не спи ночами, тварь, и думай о том, что я обнимаю другую! И знаешь, можешь и дальше звонить, приятно видеть тебя такой — раздавленной и униженной!
А я повторила уже не имеющий значения вопрос:
— За что, Киану, за что?
Ответ последовал незамедлительно:
— За твою любовь к высокородным, стерва! Надеюсь, кто-нибудь из этих мутантов в приступе ярости в приступе ярости оторвет твою некогда очень сипатичную голову! Я пришлю тебе снимки с нашей свадьбы, и с нашей брачной ночи, чтобы ты помнила, кого потеряла!
Я окаменела. Даже слов не осталось. И боли не осталось! И вины перед человеком, которого я так неистово любила.
— Будь счастлив, Киану, — я протянула руку к переговорнику, но на мгновение остановилась, и на прощание добавила. — Когда-нибудь ты узнаешь правду, но для нас с тобой уже будет поздно. Нас больше нет, Киану, ты нас не просто убил, ты нас растоптал. И теперь только ты и я, по отдельности, а нас больше нет. И я не буду звонить… Прощай!
Щелчок, тихий, едва слышный свидетельствовал, что я все же смогла отключить СиАп. И не открывая глаз, просто закрыла лицо руками, стараясь сдержать рыдания. Как же больно… и как тяжело быть без вины виновной и всеми обвиненной! В этот миг хотелось просто лечь и умереть… забыть обо все, обо всех… зачем мне теперь эти деньги… зачем… Но даже умереть мне не дали.
— Тиа? — голос ассаэна Джерга раздался где-то совсем рядом.
Я вздрогнула, открыла глаза и узрела могучего высокородного неловко мнущимся у двери. Мда, ситуация.
Спешно утерев слезы-сопли, лучезарно улыбаюсь и вежливо интересуюсь:
— Вуайеризмом увлекаемся?
— В жизни все нужно попробовать, — высокородный весело подмигнул.
— Ммм, — протянула я, — и с какого момента вы наслаждаетесь представлением?
Он задумался, в результате я услышала:
— С эпического вопроса "За что, Киану, за что?". Не знал, что вы страдаете от неразделенной любви… к высокородным.
Джерг прислонился спиной к стене и сложил руки на груди. И будь я проклята, но глаза его смеялись, а вот на лице такое участливо-встревоженное выражение.
— Да, — пристально разглядываю этого мужчину в узких кожаных брюках и обтягивающей столь же черной майке, причем рукав у нее короткий, так что мускулатурой можно любоваться беспрепятственно. — Люблю, знаете ли, геномодифицированных. И можно задать вам вопрос?
— Попробуйте.
— Это месть? — подозреваю что да, причем за появление в его ванне.
— Вообще планировал застать вас в момент купания, — подтвердил мои предположения синеглазый монстр.
— А, — я очаровательно улыбнулась, — вам повезло больше чем мне, застигли, так сказать на клубничке.
— Угу, — подтвердил Джерг, — кстати, его номер не подскажете?
— Чей?
— Этого самого Киану, хотелось бы пообщаться на тему любви к высокородным.
— Не подскажу, — я протянула руку к переговорнику, вошла в программу, удалила номер из памяти.
Джерг пожал плечами, указал на контракт оставленный им столике у двери, и молча покинул мой номер. Спрыгнув с постели, я взяла оставленное, просмотрела по диагонали условия и требования, и отправила своему юристу — мало ли, пусть проверит. И вот теперь по завершению всех дел решено было осмотреть место моего пребывания. По традиции данного поместья белый пол, но с черными звездочками. Бежево-золотистые занавески классическими складочками обрамляла окно и нишу над письменным столом. Золотая лепнина украшает стены поверху и имитацию камина в дальней от кровати стене. Масса лишней антиквариатной мебели, как то кресла, обитые белоснежной тканью с золотыми полосками вдоль, столики с позолоченными резными ножками, кровать обладала столь же раритетными конечностями. Картин не наблюдалось, стены оформлены в духе древнего восемнадцатого. Красиво, роскошно и в то же время не вульгарно.