— Так значит вы грелка, — медленно проговорила я, резюмируя сказанное женщиной.
Ее покоробило подобное, но дама все же кивнула и еще выше вздернула подбородок.
— Какая жалость, — я говорила негромко и размеренно, — сколь вопиющий… — казалось, прислуга затаила дыхание, — анахронизм.
Удивленная непонятным словом, женщина переспросила:
— Что, простите?
Улыбнувшись ей, я соблаговолила пояснить:
— Сколь вопиющий пережиток прошлого.
Улыбаться дама в красном перестала мгновенно, более того поза ее теперь выдавала заметное напряжение.
— Видите ли, — продолжила я, — во всех аристократических домах уже более сорока лет используются каучуковые грелки. Они надежны, гигиеничны и удобны в использовании. И как любящая супруга, я, несомненно, обязана заботиться о здоровье его светлости, соответственно мой выбор склоняется в пользу грелок, более распространенных в обществе и к тому же рекомендованных врачами. Мне очень жаль, но в ваших услугах мы более не нуждаемся. И конечно, так как вы, несомненно, качественно выполняли ваши обязанности, я непременно распоряжусь, чтобы вам выдали соответствующие вашей должности рекомендательные письма. Уверена, пожилые люди, особенно леди, склонные к консерватизму и не приемлющие новых приспособлений, с радостью вас наймут.
Потрясение женщины в красном платье сменилось откровенным гневом, и, презрев все нормы морали и этики, она еще более визгливо воскликнула:
— Леди оттон Грэйд, боюсь, его светлость не разделит вашего мнения.
— Вы совершенно напрасно опасаетесь, — спокойно ответила я. — На этом все.
Мне пришлось с достоинством выдержать полный ненависти взгляд, а после и многочисленные ухмылки прислуги, той, что была мною уволена. Остальные напротив смотрели с надеждой, и это прибавило мне уверенности.
— Что ж, с женской прислугой мы закончили, — я повернулась к дворецкому, — Уилорд, продолжайте.
Мне представили поваров, среди которых были исключительно мужчины, камердинеров, лакеев, выездных лакеев, чьи широкие плечи и статные фигуры значительно выделялись на общем фоне, кучеров, дворников, официантов. Ни вопросов, ни претензий к ним я не имела. Единственный вопрос, заданный мной относился к старшему дворнику и касался плачевного состояния родового храма Грэйд. Ответ, полученный мной откровенно потряс:
— Мне очень жаль, леди оттон Грэйд, — степенный мужчина при этих словах поклонился, — но по нашим обычаям входить в родовой храм могут только представители рода, а его светлость…
Мне вспомнилось ласточкино гнездо под крышей храма. Двери, над которыми оно располагалось, и вопрос слетел с губ почти неосознанно:
— Простите, двери храма открываются вовнутрь?
— Ннет, — удивленно ответил старший дворник.
Я повторно представила себе святыню рода Грэйд, то самое ласточкино гнездо, коему было не менее трех лет и поняла очевидное — герцог не только бесстыдник, он еще и безбожник!
— Благодарю вас, на этом все, — ответила дворнику.
И мне был представлен старший конюший.
Господин Гранас не понравился мне с первого взгляда. И дело было не в том, что это его сестра, насколько я понимаю, выдавала себя за «помощника экономки», а скорее в манерах, состоянии нетрезвости и излишней франтовости костюма молодого человека.
— Господин Гранас, назовите мне ваши должностные обязанности, — холодно попросила я.
Старший конюх замялся, как-то неуверенно оглянулся на одного из своих подчиненных — высокого крепкого южанина, при взгляде на которого в сознании возникало слово «основательность», после вновь посмотрел на меня и неуверенно выдал:
— Следить за конюхами… воспитывать их… эээ…
Я кивнула принимая ответ, и обратилась к тому конюху, на которого с такой надеждой смотрел господин Гранас:
— Подойдите.
Мужчина осторожно приблизился.
— Уилорд! — потребовала я.
Дворецкий с явной неохотой представил мне работника:
— Господин Томас Макмиллан, конюх.
Приветливо улыбнулась мужчине и попросила:
— Господин Макмиллан, перечислите, мне, пожалуйста, должностные обязанности старшего конюха.
Южанин усмехнулся и спокойно ответил:
— Организация уборки конюшен, контроль за доставкой подстилки и утилизацией навоза, заключение договоров с поставщиками кормов, постоянная слежка за состоянием и рационом лошадей, своевременное лечение животных, найм и увольнение конюхов.
— Прекрасно, — похвалила я, — господин Макмиллан, вы назначаетесь старшим конюхом. Господин Гранас, вы уволены за несоответствие должности и я не могу сказать, что мне жаль. Животные слишком зависимы от людей, и посему я не испытываю жалости к тем, кто не в состоянии ответственно заботиться о лошадях. Это все.
Внезапно зарычал Гром. Я настолько привыкла к собакам, что практически перестала их замечать, но вот сейчас, когда гончая рыча и оскалившись вдруг оказалась между мной и господином Гранасом, их присутствие обозначилось как для меня, так и для остальных.
— Гром, спокойно, — тихо произнесла я.
Пес обернулся, посмотрел на меня внимательными черными глазами, затем подошел и сел рядом. Оба конюха мгновенно вернулись в строй.
— Уилорд, — обращаться напрямую к прислуге я не могла в соответствии с этикетом, — можете отпустить людей, и я просила бы вас помочь с расчетом уволенных служащих госпоже вонград.
Но, несмотря на молчание дворецкого, его враждебность ощущалась весьма отчетливо, а потому:
— Говард, — я обернулась к начальнику гарнизона, — через полтора часа все уволенные должны покинуть территорию замка Грэйд, а их вещи перед выходом должны быть осмотрены.
Мужчина поклонился, принимая приказ к исполнению.
— Госпожа Вонград, — поворот к экономке, — у вас пять минут, чтобы выбрать себе новую помощницу. Одну. И мне потребуется личная горничная, выбор я оставляю за вами. Так же распорядитесь о том, чтобы лестницы в центральную часть замка, картинная галерея, чердак и зеленые комнаты были приведены в идеальный порядок.
С этими словами я покинула собравшихся и в абсолютной тишине поднялась на второй этаж, ни разу не обернувшись. Поднималась не торопясь, степенно, медленно и величественно — прислуга хранила мертвую тишину.
И лишь скрывшись от глаз в картинной галерее, я прислонилась плечом к стене и поняла, насколько устала. Невозможно, смертельно устала. И единственным моим желанием сейчас, было сесть на пол, обнять колени руками и дать волю душившим меня слезам.
Шорох шагов на лестнице заставил взять себя в руки. Резко выпрямившись, я увидела пожилую няню герцога, идти которой помогали две старенькие камеристки.
