— Это что еще такое? — Айлин посмотрела на свекровь, а та с нарочитым удивлением развела руками.
— То есть как это — что? Я же тебе сказала: из этого дома возьмешь столько своего барахла, сколько сможешь утащить на своем горбу. Ты меня не любишь, вечно косишься недовольным взглядом, а ведь я, в отличие от тебя, человек добрый. Видишь, даже большую холстину тебе сюда принесли, не пожалели, а знаешь, почему? Добра на нее много уложить можно. Так что давай, поторапливайся, кидай на холстину свою одежду, шубы, обувь, вяжи все в узел, и тащись с ним в свой пригород. Правда, как я тебе только что говорила, пройтись придется пешком — для экипажа ты званием не вышла, к каретам все одно непривычна, так что прогуляться лишний раз, милочка, тебе труда не составит. Да и жирок лишний растрясешь, а не то он у тебя скоро с боков свисать станет. Учти: после того, как сегодня шагнешь за порог этого дома, больше ни одной нитки отсюда не вынесешь. Так что давай, складывай барахло, и волокись с ним в свой поганый пригород…
Айлин смотрела на дырявую, остро пахнущую навозом холстину, которую явно принесли со скотного двора, и почувствовала, как у нее начинают гореть щеки. Надо же, а она-то по своей наивности считала, что сильней оскорбить уже нельзя, а оказалось, что это вполне возможно. Значит, свекровь желает еще больше унизить ненавистную невестку, а для этого надо, чтоб она шла, согнувшись в три погибели, с огромным грязным и вонючим узлом через весь город, а завтра об этом с шутками и прибаутками будут рассказывать на каждом перекрестке!
Нет, такого Шайхула не дождется, слишком много удовольствий разом. Ничего, старая одежда Айлин осталась в родном доме, так что переодеться будет во что, тем более что за несколько лет своего замужества молодая женщина почти не поправилась. Беда в том, что в доме матери нет одежды для Кириана, а, значит, кое-что отсюда все же надо прихватить. Ладно, хотя Айлин хочется уйти отсюда сию же секунду, но надо набраться терпения еще на несколько минут.
— Кир, сынок, возьмешь с собой какие-нибудь игрушки? Мы уходим жить к бабушке, и потому прихвати те из них, какие тебе больше нравятся…
Не обращая внимания на посторонних, Айлин открыла сундук с вещами Кириана, достала оттуда дорожный мешок мужа (попутно подумав — хорошо, что он там оказался!), и, особо не церемонясь, вытряхнула из него все содержимое — не страшно, потом все уберут на место. Затем она стала складывать в освободившийся мешок самое необходимое, что может понадобиться Кириану. Так, две пары сапожек сына — зимние и осенние, штаны, рубашки, две куртки — одну для теплой, вторую для холодной погоды, зимнюю шапку… Все, больше ничего в этот сравнительно небольшой мешок не влезает, но хотя бы она взяла хоть что-то — это все же лучше, чем совсем ничего.
Затянула завязки на мешке, закинула его на плечо. Взяла сына за руку, а второй рукой малыш прижимал к себе несколько игрушек, правда, каких именно, Айлин не смотрела. Все, можно идти.
— Детка, пошли отсюда…
Прошла мимо Шайхулы, на лице которой мелькнула тень недовольства — все же она рассчитывала на несколько иной уход ненавистной невестки: как видно, мечтала увидеть, как та пойдет, сгибаясь и пошатываясь под тяжестью огромного узла со своей одеждой. Впрочем, свекровь благоразумно решила ничего не говорить: пусть идет, как хочет, лишь бы побыстрей покинула дом, а то, что ничего не взяла из своих вещей — так это ее дело. Было бы предложено…
Когда же молодая женщина вместе с сыном появилась на крыльце, то поняла, что на нее устремились взгляды каждого из тех, кто сейчас находился на дворе. Даже разговоры смолкли, только фыркают лошади, которых еще не распрягли, да из-за высокого забора доносится уличный шум. Что ж, эта тишина говорила о многом…
Конечно, всем давно известно, что в семье хозяев неладно, слышали и о том, что хозяйка отчего-то попала в немилость, а госпожа Шайхула, по сути, сейчас командует в доме… К тому же некоторые фразы из сегодняшнего разговора были слышны даже из-за закрытых дверей, ведь Тариан даже не думал сдерживать свой громкий недовольный голос… Слуги быстро соображают, что к чему, и подобные новости разносятся по дому со скоростью пожара, так что сейчас почти всем, находящимся на дворе, понятно, что хозяйке, вместе с ребенком, показали на дверь.
Придерживая на плече лямки дорожного мешка и держа за руку сына, Айлин спустилась с крыльца и направилась к воротам. Кириан видел, что на них устремлены взгляды всех, кто был на дворе, и потому испуганно прижимался к матери — понимал, творится что-то неприятное, и это относится, прежде всего, к ним двоим.
Двор показался Айлин непривычно большим, а путь до ворот — слишком долгим, но она смогла перевести дух лишь после того, как за ними захлопнулись высокие резные ворота. Слез не было — вернее, они то и дело подкатывали к глазам, но Айлин усилием воли брала верх над очередным приступом отчаяния, решив про себя, что выплачется позже, когда окажется в родном доме. Кроме того, слезы могли перепугать Кириана, ведь ребенок и без того понимает — произошло что-то очень плохое, и сейчас все еще крепко держится за руку матери. На душе было горько и омерзительно, горло перехватывала обида, но надо было держаться — все же от дома Тариана до пригорода путь неблизкий, а им с сыном предстоит проделать весь путь пешком. Вдобавок ко всему по дороге можно встретить немало знакомых, тем более что время к вечеру, и многие люди сейчас отправляются в гости или на вечернюю прогулку. Не хватало еще, чтоб кто-то сказал Шайхуле, что видел, как ее бывшая невестка брела, поливая дорогу горючими слезами.
В то же самое время, наряду с отчаянием, в душе молодой женщины присутствовало и нечто, похожее на спокойствие: вместе с плохими новостями исчезла неопределенность, так долго мучавшая ее, и стало понятно, что муж все же сделал свой выбор. Правда, его это выбор, или свекрови — в этом они пусть они разбираются сами, а выставленная за порог жена встревать в это дело не собирается.
Айлин испытала облегчение еще и потому, что, наконец-то, исчезло чувство непонятной вины, которое терзало ее уже не одну седмицу. А, главное, не надо больше возвращаться в дом мужа, туда, где в последнее время даже слуги демонстрируют презрение к молодой матери и ее ребенку…
— Мама, — от горьких дум Айлин оторвал голос сына, — мама, я устал…
— Кир, договоримся так… — мать присела возле ребенка. — Я понимаю, нам еще идти очень далеко, но давай решим: сколько смогу — я тебя буду нести, а ты время от времени будешь идти сам. Согласен?
— Ладно…
По счастью, через какое-то время возле Айлин остановилась телега: это живущий в предместье знакомый гончар возвращался с рынка — вез нераспроданный товар, и, увидев идущих, предложил подвезти до дому мать с ребенком. Этот пожилой человек ни о чем не стал расспрашивать молодую женщину — кажется, при взгляде на них он и так все понял. Во всяком случае, старый гончар без всяких просьб довез их до дома, и, покачав головой, отправился дальше.
