— Амия, я знаю, что Кэлам должен на тебе жениться, — тихо пробормотала я. Она отмахнулась.
— Потом о нём поговорим, здесь не то место, у воды есть уши.
Она увлекала меня туда, где многие шелликоты тренировались, чтобы призвать достаточно света, и осветить воды озера.
— Вы должны сконцентрироваться на своей сущности, — повторял каждый раз Гавейн. — Вы должны удержать это и попробовать расширить свечение.
Для демонстрации он положил ладонь на поверхность воды, и тут же по ней протянулось светло-серое мерцающее свечение.
Амия рассмеялась.
— Гавейн, ты просто хвастун. Кому из нас подвластно такое?
— Призывать свет крайне трудно, — пояснила Амия, повернувшись ко мне, пока мы стояли в воде по пояс и ждали. — Мало у кого это получается в первый год в Аваллахе. Но каждый должен уметь это, если он хочет сдать выпускной экзамен через 3 года. Чтобы достичь того, что делает Гавейн через контакт всего одной рукой, нужно тренироваться годами.
Гавейн лукаво улыбнулся мне.
Завороженная, я смотрела, как загорался то один, то другой огонёк. Каждый раз со стороны всех остальных раздавались аплодисменты. У Амии тоже получилось заставить воду принять тёплый цвет сливочной карамели и сверкать то тут, то там.
— Зачем вам нужно свечение? — спросила я Амию. — Явно не для того чтобы видеть в воде. Или всё же?
— Нет, видеть мы можем и так, хватает того света, который пропускает вода. Собственное же свечение имеет скорее ритуальный характер. Каждый молодой шелликот должен овладеть этим умением, чтобы бы принятым в круг взрослых и чтобы принимать участие в танцах полнолуния. Также и жениться пара может только после того, как оба умеют призывать свой свет.
При этих словах по её лицу разлился лёгкий румянец.
Через полчаса Гавейн закончил тренировку и подошёл ко мне.
— У тебя сегодня отлично получилось, Эмма. На следующем занятии тебе следует начать работать над собственным светом. Я не уверен, возможно ли это для полукровки, однако мы в любом случае должны попытаться. И если это и получится, то для тебя это будет крайне сложно.
Мы стояли на берегу огромного озера и молча смотрели, как шелликоты один за другим выходили на берег.
— Я должен тебе кое-что передать от Майрона. Он просил тебя никогда не входить в озеро в одиночку, — неожиданно понизил голос Гавейн. — И держись при любых обстоятельствах подальше от тёмных уголков вдали.
Я испуганно посмотрела на него.
— Я думала, что здесь я в безопасности.
— Это так, — успокоил он меня. — Но осторожность не повредит. Элин не сможет преодолеть барьер, закрывающий выход к морю, для этого слишком сильна магия, которая нас защищает. Но при этом любой из шелликотов может пройти его отсюда, каждый из нас может покинуть Аваллах. Ты даже не заметишь, когда пересечёшь границу. Любой студент может вернуться, для остальных доступа сюда нет.
Он развернулся и направился к домикам.
Если он хотел этими словами меня успокоить, то у него явно не получилось. С другой стороны, у меня и в мыслях не было соваться одной в тёмную воду.
— А почему у каждого из шелликотов собственный свет? — спросила я Амию по дороге обратно.
— Свет принимает цвет твоих глаз. Не знаю, почему, просто так было всегда, — ответила она, словно это было что-то само собой разумеющееся.
— Из чего вообще сделан этот костюм? — спросила я снова. Он ощущался почти как вторая кожа. Мне даже было немного жаль снимать его.
— Костюмы ткут из редких водорослей, мы называем их майсгир. Это искусство, которым владеют только пожилые женщины. Когда шелликот вступает в возраст, в котором она больше не может иметь детей, тогда её посвящают в искусство ткачества. Это великая честь для женщины, выполнять такую работу.
Я удержалась от вопроса, чем же занимаются в этом возрасте мужчины, и слушала её дальше.
— К сожалению, мы находим эти водоросли всё реже и всё дальше и глубже углубляемся в моря. Каждый год кланы снаряжают экспедиции, но каждый раз добыча становится всё меньше, а некоторые группы не возвращаются вовсе.
В её голосу звучала печаль.
— Почему они не возвращаются?
— Мы не знаем точно. Моря очень загрязнены. В воде огромные пятна нефти и острова из пластика. Нефть осаждается на глубине, и когда она попадает на кожу шелликота, забивая поры, он умирает. Он задыхается, если не удаётся вовремя достичь поверхности воды.
Она смотрела на меня и в её глазах стояли слёзы.
— Так погибла моя мама. Она успела на поверхность, однако её обнаружили рыбаки, они поймали её, словно какое-то животное. Элин был с ней и видел, как они сетью втащили её на борт лодки. Он был беспомощен, и слишком мал, чтобы помочь. Мы больше никогда её не видели.
Мы остановились.
— Мне очень жаль… — сочувственно прошептала я. Больше я ничего не могла сказать.
— Элин из-за этого так ненавидит людей, — тихо добавила она.
Я кивнула.
— Но не всю люди столь ужасны, — она криво улыбнулась мне в ответ.
— Но не ужасные ничего не делают. И я не уверена, что это лучше.
— Вы что, всегда всё правильно делаете? — нерешительно попыталась я защитить людей.
— Нет, конечно, — она улыбнулась.
— Ну, тогда я спокойна.
— Мы не можем понять: как вы не осознаете, что сами себе вредите? Вы разрушаете не только наше жизненное пространство, но и своё собственное. Зачем?
Я пожала плечами. Я никогда раньше не ломала над этим голову.
Я поражалась, когда смотрела по телевизору передачи о вымирающих видах животных или о корчевании тропических лесов. Но и не более.
Что я могла исправить? Даже наша акция по спасению китов и информационная поддержка были просто каплями воды на раскалённых камнях. Я всегда была больше занята собой и собственными проблемами.
«Как и почти все, кого я знала» — подумала я в свою защиту.
— Рейвен, ты должна еще поупражняться со мной. Пожалуйста.
Мы сидели на кроватях в нашей комнате. Я пыталась читать, но никак не могла сосредоточиться на строчках. У меня была хорошая успеваемость по каждому из предметов, кроме урока мистерий, что, конечно же, было из-за Талина.
— Я не могу от тебя отгородиться, и Талин просто этого не понимает. Я не выношу его, — пожаловалась я.
— Талин хороший учитель. Он просто хочет, чтоб ты больше старалась.
Рейвен строчила что-то в своём дневнике.
— Я всё спрашиваю себя, почему ты всё записываешь, если ты и так всё запоминаешь? — зло ответила я.
Я ненавидела Талина и была уверена, что это взаимно. Он постоянно вымещал на мне что-то. Его дурацкий урок мистерий действовал мне на нервы. Чего настолько мистического было в способности эльфов влиять на наши чувства? Иногда это действительно было полезно. Зачем мне пытаться отгородиться? Он неделями вбивал в нас это. Разумеется, у всех остальных студентов из нашей группы получалось гораздо лучше скрывать свои мысли от эльфов. Неужели не было ничего более важного для изучения, что-то крутое, какая-то способность, которая помогла бы мне защититься от враждебно настроенных шелликотов или освободить Кэлама? Элин же мог управлять той гигантской волной, значит, есть много подобного, чему Талин мог бы нас научить.
