— Расскажи, как думает он, — попросила она, оборачиваясь.
— Никто из по-настоящему сильных людей, Юория, — нежно начал объяснять Олеар, — не станет делиться ни с кем планами. Не станет разжевывать их. Не озвучит своих чувств никому, кто ему не ровня, да и в присутствии равных промолчит. Герцогу Даору не нужно делать вид, что у него все под контролем, не нужно никого убеждать, не нужно объяснять, силен он или умен. Поэтому он ни с кем не откровенничает.
Пальцы его играли с ее тяжелыми смоляными прядями.
— Но ведь я слышала, как он говорил тебе… — прошептала Юория.
— Иногда он учит меня, — согласился Олеар. — Но это не разговор по душам.
— А он рассказывает что-то своим женщинам?
— Сильно сомневаюсь. — Ладонь Олеара скользнула по талии Юории. Он неприкрыто смеялся. — Ты как себе его представляешь? Как пафосного дурачка, толкающего проникновенные речи? Мы говорим об одном герцоге?
— То есть он ничего им не говорит, — задумчиво протянул Юория, скидывая руку Олеара и поворачиваясь снова к окну. — Ясно. Значит, он не разговаривает не только со мной. Я все приготовила, как он любит, — сказала она, всматриваясь в дорогу. — Вино, камин. Ему понравится. Тебе нравится?
15. Алана
Теперь время шло совсем иначе.
Алана и Хелки очень подружились. Жизнерадостная, смешливая, добрая, но озорная Хелки смогла не только расположить к себе Алану, но и сделать ее пребывание в Приюте по-настоящему приятным всего одним простым приемом: она начала носить подруге книги. Когда Хелки впервые оставила на столе тяжелый и пахнущий библиотекой фолиант, не забыв положить сверху записку с предложением обсудить прочитанное, Алана не поверила своему счастью. Запретному, нужно сказать, счастью.
— Это не нарушает правила? — осведомилась Алана, с трепетом держа в руках первый том сочинений Сотиана Белонравого. Ей совсем не хотелось слышать очевидного ответа.
— Это я взяла книги в библиотеке, — ответила Хелки как ни в чем не бывало. — Ну, я ж постоянно тут торчу, так вот пошла работать — и оставила случайно.
Хелки со свойственной ей легкостью брала ответственность на себя. Алана была готова ее расцеловать.
— Правда? — переспросила она еще раз, прижимая книгу к груди, уже не готовая ее отдавать. Как же она изголодалась по чтению!
— Ага. — Хелки подмигнула. — Это еще что. Я все время с книгами неаккуратна. Со мной всякое бывает. Голова моя дырявая! Узнают — пусть наказывают, что делать, буду внимательнее впредь!
Она рассмеялась так звонко и тепло, что Алана ясно поняла: никуда невнимательность подруги не исчезнет.
— Спасибо! — воскликнула Алана, обнимая подругу, отчего книга болезненно врезалась в ребра обеим.
Хелки потерла бок и игриво протянула:
— Ну, это уже травма. У меня к этой книгне неприязнь. Мне понадобится много дней на ее изучение.
— Два, — тихо поправила ее Алана.
— Серьезно, я читаю так быстро? — деланно удивилась Хелки. — Ладно, два. Раз я такая быстрая, я многое успею изучить… А если серьезно, — внезапно проговорила она. — Я не рискну приносить книги о заговорах или ритуалах, но ведь они тебе и не нужны. Что тебе интересно? Древние сказания, описания магических битв тысячелетней давности, легенды о великих семьях, сказки, рассказываемые детям всех концов света?
— Все, — неверяще ответила Алана. — Может, сказки чуть менее интересны.
— А вот это ты зря, кстати, — ответила Хелки. — Один наш наставник, историю преподает, говорит, что через сказки мы смотрим на мир глазами тех, что их написал, и смотрим им же в душу. И правда, когда читаешь заморские, это совсем не как наши. Будто находишься в чужой шкуре. Надо бы и тебе попробовать.
— Убедила, — не особенно сопротивляясь, сдалась Алана. — Хочу побывать в шкуре детей Виллионских рыбаков или подростков племени Тиубаи. Я о них только слышала.
— Договорились, — кивнула Хелки. Виллион и Тиубаи. И еще что-нибудь. У меня задание по истории, по сказкам. Обсудишь со мной? Я не очень усердная в этом, а мне эссе писать…
— Но сначала Сотиан Белонравый, — строго сказала Алана.
Глаза Хелки смеялись.
— Благодарю, наставник, но сначала работа, — ответила эта солнечная девушка и, взмахнув кудрями, унеслась в сторону столовой, оставив Алану наедине с ее сокровищем.
Уникальные книги, каких она никогда бы не нашла в родной земле, отвлекали Алану почти от всего. Стоило ей погрузиться в мир витиеватых слов — и тоска по родным временно отступала, уступая место хитросплетениям сюжета. Она читала, казалось, каждый миг, не посвященный работе или общению с Хелки, запоем, проглатывая с одинаковым рвением и тяжелые трактаты, и юмористические фантазии, и не зря разрекламированные Хелки сказки.
Кроме того, теперь Алана с Хелки часто обсуждали прочитанное. Различия между ними в этих дискуссиях стирались, и Алана больше не чувствовала себя не способной поддержать беседу о чем-то важном простачкой. Ей нередко удавалось отстоять свою точку зрения, и эти маленькие победы, идущие на пользу обеим, грели ее. Девушки спорили о мотивах первых Вертерхардов и Теренеров, о причинах их пронесенной сквозь века вражды, о том, были ли достаточными меры по удержанию в составе Империи Серой земли восемьсот лет назад, и мог ли отец нынешнего императора передать трон не младшему сыну, а племяннику. Алана с удовольствием закапывалась в сборники законов, чтобы найти ответы на самые сложные вопросы домашних заданий Хелки, и та, не отличавшаяся подобной въедливостью, искренне благодарила подругу, признавая, что без нее изучение истории и судебного дела было бы скукой смертной.
Перед сном, лежа под тонким шерстяным одеялом, Алана часто воскрешала в памяти теплое письмо мамы. Она представляла себе дрожащие завитки ее ровного почерка, как слова были расположены на листе. Мысленно она перечитывала письмо снова и снова — и каждый раз оно приносило отголоски того облегчения.
Все еще переживая за маму и Еву, теперь Алана представляла, как вернется домой после истечения контракта, обнимет их — уже почти взрослую сестру и поседевшую мать — и скажет спасибо за все, что Вила сделала для нее в ущерб себе. Алана наконец чувствовала себя так, будто место, в котором она оказалась, и правда было доброй сказкой, и теперь просыпалась не в слезах, а с улыбкой.
Она узнавала о Приюте все больше и больше, и ее затягивало происходящее вокруг, пусть оно происходило и не с ней. Когда Алана начала ее замечать, атмосфера Приюта поразила ее воображение. Всю жизнь не вылезавшей из книг девушке повезло стать активным наблюдателем древней легенды. Бродя по мощеным тропинкам в тени раскидистых каштанов, разглядывая мерцающие, покрытые рунами камни стен, прислушиваясь к какому-то неземному ветру, доносящему до нее знакомый шепот с нотками свиста, Алана вспоминала мечту Вэла. Да он бы жизнь отдал, чтобы хоть одним глазком взглянуть на Приют, и такого представить себе не мог! А Алана, прячась в тени, могла наблюдать, как послушники изменяли законы мира, как создавали вещи из ниоткуда, как явления перетекали из одного в другое, повинуясь их словам. Их шепот, естественный для них как обычная речь, не казался Алане чужим. Каждый раз становясь свидетелем чудес, она, к стыду своему, чувствовала такой опьяняющий восторг, что только спасительного тепла амулета было достаточно, чтобы привести ее в чувство.
Хелки однажды увидела, как Алана застыла перед ссорящимися послушниками, и со свойственной ей проницательностью поняла, что происходит. Она объяснила подруге, что в Приюте послушники не проводят меньше пятидесяти лет, и такой уровень тайного языка достигается очень медленно. Сама она могла прошептать всего несколько простых исцеляющих и скрепляющих заговоров — и те изматывали ее, хотя преподаватели и считали ее талантливым целителем.
— Сколько же живут шепчущие, если могут запросто кинуть пятьдесят лет на обучение? — спросила у подруги Алана тогда.
Хелки только пожала плечами:
— Да сколько захотят и сколько смогут. Только о возрасте никто обычно не спрашивает, и сам не говорит тоже. Я вот слышала, что одному из наставников почти четыре сотни лет.
