даже самые умные мысли.
Потерять его мне не дал явственный запах меда. Шлейф древесных ноток путался с медовой сладостью, от которой во рту скапливалась слюна, а желудок тихонько завывал, напоминая, что, несмотря на плотный ужин, я все еще голодна.
Аромат долго вел меня по узкой, почти незаметной из-за пышной растительности тропе, пока не вывел к озеру. Холодные лунные лучи серебрили темные воды, оглаживали листья деревьев, угрюмо молчащих, заслоняющих тенью цветы. Играли бликами и… лаская, покрывали светом могучие плечи охотника.
Я застыла сразу, как только зацепилась взглядом за его мощную фигуру. Бесстыдно обнаженную, спрятанную по пояс в озере. Он стоял неподвижно, устремив взгляд к безоблачному ночному небу, спиной ко мне, представляя взору выжженную татуировку. Красноватые узоры словно светились изнутри, неся какой-то одному ему известный смысл.
Всех инквизиторов еще в юношестве помечают узорами, скорее всего, выжигая их клеймом, как номера на боках кобыл. Я не знала, отличаются ли их тату: раньше не придавала этому значения. Но отчего-то казалось, что знаки, которые тянулись от шеи охотника до самого бедра, значат для него гораздо больше, чем для остальных карателей. В них спрятано что-то важное, возможно, воспоминания и боль. Нечто такое, от чего нельзя избавиться, как и от клейма. Разве что содрать кожу, заглушив старую боль новой.
Глядеть на него — таинственного, поглощенного холодным светом — я могла бы бесконечно долго. Настолько завораживающим был вид, будто я смотрела на холст, на котором художник навечно запечатлел загадочного одинокого мужчину, о чем-то молящего, пытающегося дозваться до недосягаемой властительницы ночи, до луны.
Но он вдруг очнулся, поплыл вперед, вынудив мое сердце затвердеть, и я не придумала ничего лучше, чем спрятаться за деревом.
Ствол каштана едва скрывал меня, поэтому найти худшего во всей Кализонии подглядывателя не составит труда. В груди загрохотало, руки задрожали, и я сжала их в кулаки, прижав к ключицам. Даже дыхание задержала, ощущая себя предельно странно, точно впервые в жизни совершила что-то поистине безобразное, вульгарное и непростительное.
Это противное чувство так тесно переплеталось с жаром смущения, с тем огнем, что вызывал охотник, что я терялась в мыслях, не умея плавать, тонула. Все это чудно́ и дико неправильно. Инквизитор — тот самый вид существ, который я должна презирать и ненавидеть.
Дон — инквизитор. Но во мне нет места для ненависти: все заняли трепет и неукротимое желание прикоснуться к нему. Стать его собственностью и сделать его своим.
Ох… знала бы Элена, о чем я думаю, она не просто ужаснулась бы, а вместо охотников сожгла бы меня на костре. Так же поступила бы и мать. Любой из фейри.
Я обязана уйти. Сегодня же. И оставить его, разумеется, вместе с отравляющими мой разум желаниями. Это будет правильным решением.
Наверное…
А если мы с Эленой уйдем, что будет с ним? Из-за нас — определенно из-за нас — его жизнь разрушена. Собратья охотятся за ним, как за еще одним нечестивым. Его не оправдают: нет доказательств. А слова никогда не стоили столько же, сколько стоят поступки.
Одна скользкая мысль протиснулась через остальные и вспыхнула ярче всех. Я подумала о том, чтобы забрать Дона с собой.
И это…
Черт возьми, это самая глупая и безумная из всех моих идей!
Ни за что. Хотя бы потому, что бывших охотников не бывает. И если я буду жить с постоянной виной, то он проживет жизнь с ненавистью ко всему моему народу. Даже не показывая этого внешне.
Резко мотнув головой, как в попытке избавиться от морока, я досчитала до десяти, успокаивая сердце, и осторожно выглянула из-за дерева. Озеро безмолвно блестело, ветер шуршал листвой, и его шум плавно смешивался с далеким воем волков. А Дона и след простыл.
Быть может, уже ушел. Оно и к лучшему: раз пропал объект моего обожания, пропадет и жажда смотреть на него.
— Маленькая любопытная ведьма… — Хриплый шепот у самого уха молниеносно выбил из меня хлипкую надежду на то, что я без приключений вернусь в домик и лягу спать. — Тебя разве не учили, что подглядывать не хорошо?
Дон обхватил меня со спины, прижал к влажной груди, отчего утихший огонь вспыхнул с новой силой. Мощно, ярко, так, что если бы я не удержала его внутри, он вырвался бы прямо из рук и оставил бы на елях и траве пламенный след.
Поразительно! Как такой гигант подобрался ко мне совершенно бесшумно? Или это я потонула в облаках?..
Лицо запылало, тело наполнилось чудовищным напряжением, став чуть ли не каменным в чужих руках. Я чувствовала тепло, исходящее от него. Слишком остро, что аж кружилась голова. И мощь. Какую-то новую, до этого мига незнакомую, горьковатую на вкус.
Сосредоточиться на ней не давало пьянящее ощущение мужского торса. Оно горячило кровь и кожу, бросая в дрожь и оплетая жаром сердце.
Нельзя…
Нельзя тянуть с ответом, так долго прислушиваться к его дыханию и в насыщенных красках представлять нашу близость. Нельзя, потому что…
… с каждой секундой я теряю терпение. Боюсь, в скором времени во мне не останется ни крупицы сил, чтобы выбраться из опасного омута, в который я сдуру шагнула вслед за мужчиной.
— Учили, — выдохнула отрывисто и сама удивилась, каким глухим стал мой голос. — Но память у меня дырявая, Дон. Забыла все.
Пока я верила, что надо мной смилуются и отпустят, сердце, павшее перед вожделением, мечтало о другом.
— Как досадно. — Неожиданный толчок, и я оказываюсь вжата в дерево, а сзади, навалившись, тут же отбирает возможность ускользнуть абсолютно голое горячее тело. — Придется напомнить.
Я хотел уйти. Сильно. Очень.
Но ее я хотел больше. До безумия.
Желал вдыхать ее запах — аромат черешни и ромашки — не воровато, а нагло, в открытую, прижимаясь носом к макушке, зарываясь пальцами в водопад алых прядей. Жаждал коснуться всех чувствительных мест, вжать ее в себя так крепко, чтобы слиться.
Все эти желания оплетали сердце массивным обручем, доводили до точки кипения, лишая воли и понимания происходящего. Я бы с легкостью поддался им — нырнул бы как в спасительную пропасть. Но в противовес им выступали доводы рассудка, все еще имеющие силу, все еще борющиеся против колдовства.
Было ли это все колдовством по сей момент — я уже не понимал. Разве могут чары ведьмы настолько мощно затуманивать разум? Могут ли они ломать, как ребенок ломает ничтожную ветку?
Возможно.
Мала сильная ведьма. Но она ведьма
